Вечеринка: Книга стихов - страница 19

Тревога эта с детских лет вполне знакома:

мне нет угла, мне места нет и нет мне дома.

Игрушки тут, и книжки тут, любимых лица,

и рукописи, и уют; где притулиться?!

Как будто собран чемодан: переночуешь,

сменяешь на паром диван и закочуешь.

И что за свойство у тебя, скажи, пространство,

что каждый шаг в тебе — мираж, непостоянство?

Под чью-то сень, под тень крыла (не кров и крону!)

куда-то с детства я плыла без угомону.

Марина комнату свою любила, маленькая, мало,

сменивши на семью — семью, она и там своей не стала.

Натерт паркет, на месте шкаф, парят над полкой акварели.

Она жила как бы в гостях минуты, месяцы, недели.

Ушедший муж, любимый сын, за яркой занавеской вьюга.

Все, кажется, свое, и все — на время по дешевке угол.

Тревогой временных углов до суеверия влекома,

едва войдя под этот кров, она почувствовала: дома!

Хозяин спичку погасил, в глазах две искры засияли,

и, улыбнувшись, он спросил: «Так это вы грозу наслали?»

Она ответила: «Не я!» Ей не хотелось признаваться,

как с этим кругом бытия ей не хотелось расставаться.

Часы стучали на ходу, он слушал, а она болтала.

Дождь замирал в окне помалу,

воздушным образом витала дуга цветная. «Я пойду».

Плечом касаясь косяка, стоял Хозяин на пороге.

Водою с каждого листка ее кропило по дороге.

«Я еще вернусь к тебе, мое чудо,

из-за рек, из-за гор, ниоткуда…»

Марина приходила в дом, меняющийся с каждой встречей,

был днем он тенью обведен, вечерним облаком засвечен.

То вход смещался и плутал, то открывался спуск с веранды,

лопух до крыши вырастал, и пахло во дворе лавандой.

С манжетки утренней пила

она росу и весела была, как в детстве.

А то со звездами в соседстве

в негромкий предвечерний час

по тропке около колодца,

ничьих не встретившая глаз,

прогуливалась как придется.

И в этом царствии земном под кучевыми облаками

печали представлялись сном, от летних дней не отвлекали.

Она ходила по грибы, растущие в углу забора.

А лета светлый круг судьбы уже прокручивался споро.

Уже смотри за солнцем в оба, уже тепла ищи-свищи.

Носил брезентовые робы или защитные плащи

Хозяин. Маленькое лето прощалось с абрисом лица,

и тенью синего берета трава играла без конца.

Марина слушала рояль, и время суток или года

сплывало в сказочную даль, как неисполненная кода.

Вступали птичьи голоса, звуча загадками канона,

и медиумом плыл в леса синицы голосок из кроны.

Они болтали, хохоча. Белыми горами

шли облака в окне. Плеча

его касался луч из Дельфта

со взвесью пыли золотой.

В подвале бедствовали эльфы

у домового под пятой.

Осенним взглядом ледяным охватывал округу август,

вдали с отчаяньем шальным выл Цербер, Тузик или Аргус.

Прохладой с головы до ног охвачена, легко одета,

она взбежала на порог, как отступающее лето.

Дом выстудило, и сперва не скрыть ей было легкой дрожи.

Он встал: «Пойду пилить дрова, не то вас вовсе заморожу».

Как рыба, плавала пила, воздушный омут отмеряя.

Хозяин бледен добела, печную вьюшку отворяя.

Он принял нитроглицерин и отдышался понемногу.

Огонь зажегся и царил в печи холодной и убогой.

— Вам плохо? — Ничего, прошло, — Я помогла бы… — Ох, не стоит.

Немножко сердце подвело, пусть это вас не беспокоит.

Болеть мне вредно, может быть:

в движенье мельник должен жить, —

Назавтра в город ехала она,

Прощалась с ним до будущего лета.

И комната была обведена

обыденной воздушной лентой Леты.

Через неделю он съезжал в Москву.

— Я позвоню вам. — И через порог

на улицу в застылый ясный вечер.

Не шелохнутся листья. Сквозь траву

чуть теплятся березовые свечи.

Хозяин, кажется, глядел ей вслед,

сперва с порога, а потом в окошко.

Луны плыла таинственная плошка.

«Я еще вернусь к тебе, мое чудо,