Вечеринка: Книга стихов - страница 29
не по наши ли души, прекрасная Оно Комати?
Тройка
Тройка вязнет в ночных пеленах,
наст в цепях, да и оттепель в ковах,
и уж не на гнедых скакунах —
на замурзанных клячах соловых.
Говорил: ямщики, гужбаны,
отличаем хомут, мол, от дышла,
различать и дорогу должны,
да луна в полнолунье не вышла.
Нечисть тучей, аж скулы свело,
души мытарей мчат вдоль кювета,
верстовые столбы замело,
да и верст уже вроде бы нету…
Птица-тройка в ночи обмерла,
а окрестности тащатся мимо,
только кругом их даль обвела
безвозвратно и необгонимо.
Слава Богу, в снегу, не в грязи,
не до смеха, но и не до плача.
Вывози, говорю, вывози,
пошевеливай, старая кляча!
«Надоело бороздить океаны…»
* * *
Надоело бороздить океаны
постраничные чужой писанины;
разведу я на окне олеандры,
туберозы, огурцы, бальзамины.
Кружевные занавески повешу,
все-то дыры, моль браня, залатаю;
а потом себя и вправду потешу:
погадаю на тебя, возмечтаю.
Чинно-чинно задурю, по старинке,
старой школьницей в картонной короне,
нарисую анемон на картинке,
чтоб твой профиль затаить в его кроне.
Вот скучища-то, поди, в разнарядке:
олеандры расшумелись к осадкам,
туз крестей в бегах, а с ним и девятки,
занавески поползли по заплаткам.
Ох, придется по морям мне мотаться,
по Микенам ошиваться и Тулам;
друг Гораций, не читай мне нотаций,
я наслушалась уже от Катулла.
«Господа счетоводы!..»
* * *
Господа счетоводы!
Товарищи бухгалтера!
Я еще существую.
Ничего я не стою.
Так сказать, не имею цены.
Боюсь, что я в смету
вообще не вхожу.
И ни в ту, и ни в эту.
Но ведь и у Луны —
что с этой, что с той стороны —
ни орла и ни решки.
И пока не ввели
пошлины на лунный свет
для пешехода,
бесплатная Луна
великолепно видна
и не приносит дохода.
«Вот и август из ризы извлек…»
* * *
Вот и август из ризы извлек
полночь, полную сна своего.
Почему ты ночной, мотылек,
если свет для тебя — божество?
Если ты, вырываясь из мглы,
смертной дрожью трепещешь пред ним,
превращаясь в щепотку золы,
полупризрачным солнцем томим?
Шелест лиственный, осени зов,
звездной ночи темна тавлея,
и у всех рукотворных светцов —
толчея, господа, толчея…
«Напиши мне письмишко!..»
* * *
Напиши мне письмишко!
Не конвертируй его и не форматируй.
Как я люблю алфавит марсианский,
из которого знаю
только три буквы:
«зю», «зю бемоль» и «ламцадрицу»!
Пришли мне одну из невнятиц,
полную множества смыслов,
в отличие от нашей
полой и лживой речи.
«Моя бабушка жила в Благовещенске…»
* * *
Моя бабушка жила в Благовещенске
(в Томск учиться, по делам в Минусинск),
где плескалось вокруг время зловещее
межусобицы, убийств и бесчинств.
Что поделаешь, судьба наша — каторга,
переехавший Байкал беглый раб.
По Амуру в джонке утлой, по Хатанге
и по Стиксу, зыбь мертва, ветер слаб.
Ох, и чудо была матушка папеньки!
Не печалилась на самом краю
данной пропасти, что днесь вместо паперти,
где под громом я небесным стою.
А когда она собралась на выселки
из житийных передряг в мир иных,
моей бабушке мерещился висельник,
и военные, и дни Турбиных.
Я живу за Левашовскою пустошью,
за Уралом, если глянуть с Оби,
не прикована, не вольноотпущена,
как сумеешь, так свое оттруби.
Но полощется в окне моем облако,
чтобы походя — легко — излечить;
и на грани обезлички и облика
только образ и могу различить.
«Пейзаж из окна мансарды — изнанка Альп…»
* * *
Пейзаж из окна мансарды — изнанка Альп,
в оконце подвала — галька альф и омег,
где у южной стороны дома полно пальм,
а у северной стороны дома лежит снег.
Точно в юности, ранний утренний воздух свеж,
лепесток цикламена лаков, на свет ал.
Ты в нечитаной книге тихо листы разрежь,
разбуди текст, что сказочным сном спал.
Была, не была, имел или не имел,
вот и пришли туда, куда путь шел.
На восточной стороне дома лед или мел,
а на западной — разноцветная жизнь пчел.
«Кому ты говоришь: я тут, я твой…»
* * *
Кому ты говоришь: я тут, я твой, —
возлюбленный? Мне похвалиться нечем.
Обведены рыжеющей листвой,
мы вразнобой невнятицу лепечем.
Летучее хозяйство сентября,
где мы с тобой, сомнительные птицы,
еще живем, по правде говоря,
уже успев простить или проститься.
Причуды лета, властвовать устав,
и отстают, и дышат нам в затылки
на стадиях отлетов и застав,
на всех этапах птичьей пересылки.