Вечный всадник - страница 58
«А хлопец все-таки ничего, не совсем пропащий! — подумал мужчина после того, как Ютти совершил хороший поступок, подарив его сыну морскую рыбку. — Может, еще поумнеет, выправится!»
Но не этот случай, а нечто совсем другое сблизило с Ютти Терентия Михайловича, заставив его осторожно, извиняясь, разбудить занявшего его лежак парня и подарить ему самое крупное яблоко. Симпатию возбудило ненормальное для человека положение Ютти, наверное не сумевшего снять комнату на переполненном курорте.
Терентий Михайлович вспомнил, как позапрошлым летом приехал с сыном в Москву, чтобы показать ему столицу, как тряс своим бригадирским удостоверением перед администраторами гостиниц, как те смотрели на него с удивлением и усмешкой, как пришлось заночевать на голой скамейке в грязноватом вокзале рядом с таборными цыганами, бесконечно галдящими, снующими и кормящими маленьких детей.
На следующее утро Терентий Михайлович посадил сына в такси, благо деньги не успел истратить, да особенно и не было на что (у них в поселке, за исключением косметики и апельсинов, товары получше; японцы в обмен на лес присылают, и никакой очереди), и повез сына по Москве, хотя галопом по Европам, но показал ему основные достопримечательности, а вечером укатил с ним домой. Достопримечательности понравились, но и обида осталась. В поселке Терентия Михайловича уважали, не раз сиживал он в президиумах с начальством, даже областным, был награжден медалями, массой грамот и вымпелов и никогда не испытывал унижений. В леспромхозе все жили одинаково — питались в одной столовой, стриглись у одного парикмахера, мылись в одной бане, одевались из одного магазина, правда, начальство носило зимой лисьи шапки, а рабочие кроликовые, но на это никто не обращал особого внимания, и при большом желании можно было достать даже каракулевую папаху.
А тут чем-то не показался он администраторам гостиниц, вроде есть люди поважнее и почище его. Может, им не понравилась его обыкновенная фамилия?
Терентий Михайлович пожалел тогда, что не захватил с собой областную газету, где о нем писали так хорошо, что самому не во все верилось. И на юг он поехал без особой радости. Давали путевку, но на него одного, без ребенка, а очень хотелось показать сыну море. Вот он и прикатил сюда нервный, с опаской, снял каморку, где впритык стояли две кровати, мало с кем общался, дни проводил на пляже и не жалел на фрукты денег, хотя они дались ему нелегко, особенно зимой в жестокие морозы, да и весной в половодье доставались ненамного проще.
Терентий Михайлович с грустью смотрел на удаляющуюся фигуру бездомного Ютти, думая о превратностях и несправедливостях, еще имеющих место в общем-то хорошей нашей жизни.
Ютти занял свое обычное место, устремил взгляд на проходивших мимо людей, но тут же, потрясенный, вскочил, услышав рядом с собой голос, говоривший на языке снежных людей.
— Нука зера копа, Ютти! — ошеломили его слова, которые в переводе со снежного означали: «Не пугайся, я свой, Ютти!»
Ютти вскочил и увидел небольшого человечка с узкими глазами.
— Я сразу узнал тебя, Ютти, — сказал человечек на том же языке. — И по одежде, и по походке. Я жил на две скалы выше, чем твоя семья. Успокойся, я свой. Моего отца звали Маленький Отти. Он был небольшого роста, щуплый, с короткими руками. Его разорвали барсы. А мать умерла еще раньше. Чем-то отравилась. Ну и рвало ее, бедную, ну и трясло перед смертью. Страшно вспомнить. Я остался один. Меня хотел взять в свою семью твой отец. Сам ты был тогда совсем крошечный, а сейчас не просто Ютти, а Большой Ютти. Ты выжил. А если бы я остался в горах, то, наверно, и меня сожрали бы барсы. Зачем вымирать? Зачем жить в пещере, когда можно в хорошем доме. Правильно я говорю?
— Не знаю. Но знаю, что мы родились там! — показал Ютти на горы.
— Ну и что? — усмехнулся человечек. — Какую роль играет место рождения? Разве я обязан чем-нибудь тем камням, на которых я родился? Кем бы я был там? Маленьким Етти. Наверно, самым маленьким. А тут я Аккурат Аккуратович! Уважаемый в городе человек! Пойдем, я тебе покажу, где живу, и самое главное — как живу!