Вексельное право - страница 39

стр.

– Егор Кузьмич!.. Мы же условились.

А я все любовался странными отношениями взрослой дочери со старым отцом. Занятно.

– Касательно Кружилина? Да, боже ж мой, кто из торгующих Евгешу не знает!.. Это – фруктик-с!..

– Что: делец, орел?

– Нет, в орлы ему далеко! Но – прыткий воробушек, очень, представьте себе, прыткий! Не упустит, где котях лежит с зернышком, хваткий… клещом вопьется и не отдерешь!.. Что говорить – умеет. Он на партизанах здорово нажился: когда Колчак, его превосходительство, свои денежки выпустил. Однажды партизаны поезд пустили под откос, а там был вагон денежек. И разбогатели партизаны, а Евгеша – тут как тут. «Мое вам почтеньице, не пожелаете ли за сходную цену обзавестить ружьями, револьверами, хоть не боевого образца, но вполне приличные вещицы». Братец ихний – Николай Александрович в Жиганске оружейный магазинчик имел, торговал помаленьку с инородцами от известной оружейной фирмы «Битков и Евдокимов с сыновьями». Не слыхали?.. Ижевская фирма, как же… Ну, колчаковцы того Кружилина не беспокоили: ружья его были – больше шомполки зырянские, да остяцкие. Переменил вывеску, заместо «Оружейного» написали ему «Магазин офицерских вещей», и – торговал… Колчаковцы жиганские – уездный воинский начальник да батальонные офицеры – все ему низко кланялись: Евгений Николаю деньги колчаковские чемоданами привозил, чуете?.. То-то же…

– Следовательно, Евгений Кружилин был посредником по продаже оружия партизанам, а сам не имел запасов?

– То-то, что имел и сам… У Евгеши не только древние шомполки бывали… Возле Софьюшки-то офицерье вилось, как мухота круг туеса с медом. Таскали револьверы-то…

– За Софьину любовь?

– А бог их знает!.. Может, и так, может, и за «языки» колчаковские… Мне эти дела – без особого интересу. Своего хватало: моя Лелька с подпольщиками связалась; у нас на квартире и бомбы хранились…

– Так… скажите, Егор Кузьмич, какие связи у Кружилина с торговцами Кошкиным, Жихаревым, Проскуряковым?…

Егор Кузьмич помрачнел:

– Вот мы с вами и до дела дошли… отсюда и начинается самая сказка, а то все присказка была. Должен вас уведомить: я сейчас у господина Жихарева кончаю службишку, а ране-то стоял за прилавком в «Магазине-конфексион» господина Проскурякова… И в обеих фирмах, при моем очевидстве, случились два одинаковых случая: первый был весной. Пришел однажды в магазин хозяин наш до того веселый-развеселый, что я и младший приказчик диву дались: с каких доходов возрадовался? А дела нашей фирмы были из рук вон плохи: до того доторговались, что накопилась за нами громадная недоимка по налогам. Не налог, а прямо скажем, хозяину – разорение, банкротство!.. Мы с мальцом, младшим приказчиком, ходим, будто по лимону скушали, а хозяин – петух петухом!.. Подошел ко мне, похлопал по плечу, говорит: «Ну, Кузьмич, радуйся: безработным не останешься. Свет не без добрых людей. Выручили» – и тащит из кармана акт о несостоятельности. Банкротство, по-нашему, или еще говорили при старом режиме: «вывернул шубу»… А к акту пришпилен вексель. Обыкновенный вексель, только я – глазастый – успел прочесть: подписан тот вексель был… Андреевым. Вот так, товарищ инспектор. А спустя полгода повторилось все у нового хозяина – Жихарева. И слухом я пользовался – побывал и у Кошкина – «москательная и железо-скобяная торговля» – товарищ судебный исполнитель Андреев, и был после того объявлен в Кредитном обществе Кошкин – банкротом… А векселек-то – кружилинский.

– И с Жихаревым такое же?

Вместо ответа Егор Кузьмич развел руками, мол, что спрашивать?

Я записал показание… Чего ради этот холуй разоткровенничался?.. Но тут Лелечка сказала:

– Молодец, папка Золотухин!.. – и обернулась ко мне: – Его на днях собрание пайщиков Кривощековской пригородной потребиловки председателем выбрало… Уходит он из частного сектора. Совсем уходит.

Стало ясно: вот почему пооткровенничал.

Золотухины удалились…

Я направился в нарсуд, где работал судисполнитель Андреев.

На сердце у меня была ночь… Темная, темная.

Нарсудья Мудрецов был не очень грамотен – недавний выдвиженец, считал, что единственное его назначение в жизни – карать.