Великий Моурави 4 - страница 28
и опустился рядом с Зурабом.
- Кто прискакал, мой Георгий?
- Чапар от Мухран-батони, завтра князь здесь будет. Тебя прошу, мой
Зураб, прояви внимание к старому витязю, он всегда верен своему слову, и на него
мы сможем положиться, когда направим мечи против изменников-князей. Их время
придет еще, будем громить совиные гнезда, громить беспощадно...
Неприятный холодок подкрался к сердцу Зураба. Он невольно поежился;
вероятно, проклятые мурашки все же забрались под его куладжу.
- Еще раз клянусь, Георгий, на меч Арагви можешь рассчитывать... Скажи,
на многих у тебя подозрение?
- Странно, Зураб, в Телави коршуны и шакалы побуждают царя повернуть
время вспять, то есть воскресить рогатки - одряхлевшие привилегии княжеской
власти, а ты даже не счел нужным там присутствовать.
- Не совсем понимаю тебя, брат мой. Нет дела мне до крикунов! Я свое
проведу... Может, потому и не поехал, чтобы тебе угодить...
Саакадзе не ответил. "Все ясно: Зураб знает, чего добиваются князья в
Телави, но то ли не сочувствует этому, то ли, не желая ссориться со мною,
поручил Цицишвили говорить за него...
Яркая звезда сорвалась с побледневшего небосклона и упала где-то за
окном. Бежан открыл глаза, задрожал и до боли сжал голову... И сразу все
пережитое вновь предстало пред ним.
Под покровом кахетинских лесов таится Алавердский монастырь. В большой
палате собралось высшее духовенство, князей не было, а царь хотя и прибыл в
монастырь, но для беседы уединился с приближенными советниками.
Решались дела церкви, но не они привлекли собравшихся: не все ли равно -
строить в этом году женский монастырь святой Магдалины или подождать до будущей
весны? Отправить шестьдесят монахов по городам за сбором марчили для новой иконы
или ограничиться тридцатью? Более важное предстояло обсудить: разумно ли
архиепископу Феодосию примкнуть к послам-князьям, с пышной свитой направляющимся
в Московию?
И тут, "яко огни в преисподней", разгорелись страсти. Большая половина
архипастырей настаивала на совместном с князьями посольстве: война - мирское
дело. Другие, опасливые, ссылались на доводы Моурави: не дразнить преждевременно
"льва Ирана". А потом то ли воспользовались предлогом, то ли у многих в душе
накипело, то ли толкнула зависть к возвысившимся у католикоса и отмеченным
милостями царя, - но посыпалось столько ядовитых слов, столько обличительных
речей, что Бежан невольно приоткрыл окно в палате и прислонил влажный лоб к
косяку. И как раз в тот миг Трифилий обозвал благочинного Феодосия - прости,
господи! - "слепым ежом", а Феодосий благочинного Трифилия - "увертливым ужом".
И, оба красные, с воспаленными глазами и трясущимися руками, так громили и
обличали друг друга, что чудилось, вот-вот дойдут до рукопашной.
Вдруг Трифилий разом успокоился и, пристойно усевшись на свое место,
оправил рясу и благодушно протянул:
- Преподобный Феодосий, поезжай с богом и предстань, окруженный пышной
свитой князей, во славу божию, перед русийским царем с челобитной о военной
помощи против персов. И вкусишь пользу на благо иверской церкови! Опять же не
забудь на открытом приеме лично преподнести самодержцу Русии и его ближним людям
подарки от царя Теймураза. И восхитятся лазутчики шаха Аббаса! Он - да будет ему
огнем дорога! - тоже сейчас торопится в Московию для передачи подарков и
скрепления военной и торговой дружбы...
В палате, внезапно потемневшей, воцарилась такая тишина, что Бежан
расслышал стрекотанье кузнечика, запутавшегося в густой траве.
"Что со мною? - беспокойно думал Феодосий. - Или воспользовавшийся моей
гордыней дьявол толкает меня на погибель? Увы, антихрист ужалит сперва Кахети.
Почему же подвергаю опасности Алавердский монастырь? А себя почему?! Воистину,
если господь хочет наказать, он раньше всего отнимет разум..."
Ударил колокол. Архипастыри облегченно перекрестились и смиренно
направились в трапезную принять полуденную пищу и предаться краткому сну.
Но Феодосию было не до сладостных сновидений... Он едва коснулся жареного