Великий Моурави 4 - страница 32

Пристав простодушно улыбался, продолжал присылать в изобилии всякую

снедь, а о положении царства упорно молчал.

На исходе третьего дня, когда Феодосий со вздохом отсчитывал на четках

потерянные дни, вошел пристав, лицо от ледяного ветра - красный кумач, усы

заиндевели. Справившись о здоровье священных послов, он уведомил их о скором

прибытии главного вестника.

Не прошло и часа, как грузины выстроились на широком дворе Сарайского

подворья по заранее установленному порядку - духовники в темных одеждах, азнауры

в разноцветных куладжах и цагах. Гиви, очутившись вновь на коне, готов был

расцеловать всех архимандритов на свете, которых за свое вынужденное бездействие

еще вчера ругал черными каплунами.

Наконец показалась группа всадников. Впереди на жеребце, отливавшем медью

и украшенном серебряным убором, величаво ехал боярин в тяжелом синем плаще с

алмазной застежкой. Приблизившись, он вынул ногу из стремени, как бы намереваясь

сойти. Но не сошел, пока все грузины не спешились. Прищурив один глаз, он

пытливо изучал посланцев Иверской земли и про себя заметил, нет у них задора,

как у голштинцев и свейцев и иных иноземцев; на конях держатся славно, а слезли

без препирательства ради чести государя; борода же у архиепископа густа и

широка, являет человека доброго во нравах и разуме.

Боярин, несмотря на грузность, легко слез с коня, снял высокую шапку с

заломом набок и, сделав шаг к посольству, степенно изрек:

- Великого государя Михаила, божиею милостию царя и государя всея Руси и

великого князя и многих земель обладателя, я, наместник и воевода терский Юрий

Хворостинин, объявляю тебе. Узнав, что ты, посол царя грузинского Теймураза,

идешь к нашему государю, он послал меня тебе навстречу, чтобы я привел тебя в

град царский - Москву. Также поручил государь и царь Михаил Федорович спросить:

подобру ли поздорову ты ехал?

Воевода попросил архиепископа Феодосия благословить его, осведомился у

других пастырей, подобру ли поздорову они ехали, и напоследок дал знать:

садиться и с богом трогаться.

Понравился Дато этот воевода за открытый, прямой взгляд, за добрую

усмешку, временами освещавшую его лицо, суровость которого подчеркивала нависшие

черные как смоль брови и такие же черные свисающие усы. В каждом движении

воеводы угадывалась не только та физическая сила, которая делала его схожим с

высеченным из камня богатырем, а та все нарастающая сила московской земли,

которая не сгибалась уже ни под каким ураганом.

Вперед поскакали всадники с тулумбасами расчищать путь. Черные лошади в

наборной медной сбруе, пылавшей как золото, вскачь понесли красный баул на

полозьях. На лошадях, размахивая нагайками, мерно подпрыгивали верховые в

бархатных шапках-мурмолках.

Удивленно взирал архиепископ Феодосий на величественный вид Москвы,

вырисовывавшейся в предутреннем тумане: пятьдесят строгих башен Земляного

города, ворота и бойницы Белого и Китай-города, и, как торжественное завершение,

в середине причудливая крепость - Кремль.

Звонко всколыхнулись колокола. Сквозь белые березы просвечивала синь

цвета морской волны. "Точно нарисовано", - удивился Дато. Пахло подснежниками,

воском и прогорклым дымом. Розоватые тени неслись за баулом. А вокруг, "для

оберегания" послов, скакали на белых конях "жильцы" - молодые дворяне, с

прилаженными к плечам расписными крыльями, грозно поднимавшимися над железными

шлемами, а над ними вертелись на ветру на длинных пиках вызолоченные дракончики.

Посольский поезд миновал Серпуховские ворога Земляного города, всполье,

казачью слободу. Тесно становилось на дороге от тяжело наседавшей толпы. К баулу

стремились подьячие, стрельцы, окрестные мужики, попы, юродивые, казенные

кузнецы, торговцы, слуги бояр, ремесленный люд. Еще раньше от ярыжек слух

прошел, что едут единоверные грузины, и посольство встречалось беззлобно, без

того насмешливо-задорного выкрика "Шиш, фрига, на Кукуй!", которым потчевали

иноземцев.

Позади остались Стрелецкая слобода, Кадашевская слобода ткачей, Балчуг,