Великий Моурави 5 - страница 37

изменников. В тревожное время женщинам

следует находиться под крепкой защитой. Пусть дорогая мать найдет предлог

избавиться от ненужных гостей. Пусть

скажет: "Хварамзе, да живет она вечно, заболела". Об этом очень просит и

Георгий..."

Злобная гримаса исказила лицо Зураба. Он скомкал вощеную бумагу, потом

поднес к свече, сжег, сдунул пепел за

окно и проводил взглядом черные бабочки. Тщательно пересмотрев подарки, он

отложил оранжево-розовую парчу:

"Немолодая, потом без мужа, незачем такой одеждой украшаться! Парча больше

пойдет моей возлюбленной. Да, моей!

Если даже каджи преградит дорогу колдовским топором... Но придется заслужить

счастье, к которому так рвусь я,

преданный ей Зураб. С победой следует торопиться! А если сатана спросит: "С

какой победой?" Я закричу! "С моей!" О

нечистый, ты слишком любопытен! Напрасно Моурав-бек стремится захватить Ананури,

тщетно надеется уничтожить

князя Зураба и властвовать, как властвовал. Нет, несравнимо сильнее! Видно,

решил кончить игру в сказочного глупца и на

самом деле захватить трон Багратиони! Не бывать такому! Нет, великий Моурави, не

бывать! Я лучше придумал! - Зураб

ухмыльнулся. - Друг Шадиман будет мною доволен. Надеюсь, и царь царей Симон

Второй тоже. Андукапар наконец

перестанет рычать. Как перепугались они турок! Даже храбрый Хосро побледнел. А

Иса-хан?! Только "змеиный" князь не

замедлил уверить, что турки больше повредят Саакадзе, чем ему, Шадиману".

Еще долго бушевал в ночной тиши Зураб, обуреваемый жаждой власти и

мести. Но вот преданный мсахури

напомнил о его повелении двум арагвинцам, прибывшим от Саакадзе, завтра с

рассветом выехать в Ананури. На рассвете,

добавил мсахури, он сам с пятьюдесятью арагвинцами уходит в Кахети.

- Хорошо. Не забудь повторить гонцам, чтобы Миха и его десять

разведчиков без промедления прибыли сюда. И

чтобы княгиня Нато каждый день со скоростным гонцом о здоровье извещала.

Хурджини зашей, а первое послание, как

наказано, в руки отдашь. - Зураб отложил парчу. - Спрячь в сундук, пока я о ней

не вспомню. Пусть Миха такое повеление

мое передаст старшему Каршенидзе: если княгиня забудет послать гонца, сам пусть

посылает.

Уже ночь, как путник, нашедший золотые монеты, торопливо собирала

звезды в невидимый кисет, отчего быстро

светлело небо. Так почудилось Зурабу; он зевнул, растянулся на медвежьей шкуре,

положил около себя меч и прикрыл

глаза.

Мсахури, старательно осмотрев покои, примыкавшие к опочивальне, позвал

слугу, который опустился у порога.

Старший дружинник сменил у всех дверей стражу. "Не у друзей гостим", - постоянно

повторял он арагвинцам и

приказывал не прикрывать век, как бы глаза ни устали вглядываться в темноту.

Это не было хмурое утро, хотя и на солнечное оно не походило. Утро как

утро, но Шадиман проснулся в самом

радужном настроении. Хвала его серебряному терпению! Вот и ханы двинулись из

замкнутого круга. Спасибо туркам -

помогли. Какой непростительный промах Саакадзе в игре в "сто забот"!

Обыкновенное было утро, но почему-то Шадиман заметался по опочивальне и

тут же почти упал на мутаки. Он

ждал, когда влетевший, как стрела, чубукчи обретет дар речи. Но чубукчи замер с

выпученными глазами и открытым ртом,

тщетно пытаясь разомкнуть челюсти.

Наконец Шадиману надоело созерцать истукана.

- Начнешь разговор или прикажешь шашкой выбить из твоего фаянсового

горла нужную речь?

- Го...го...с...по... све...е...тлы... кня...я...я..,

- Даю тебе минуту на поимку сбежавшего голоса, - Шадиман зачем-то

перевернул песочные часы: "Странный

песок! На глаза рыб похож". - Молчишь? - Шадиман схватился за шашку.

- Го...го...лос... ту...у...т ни...ни... при...и...чем, - выдавил

чубукчи; и вдруг, словно из горла каменного аиста,

вырвался фонтан если не воды, то слов. Захлебываясь, задыхаясь, давясь

собственным языком, он визгливо выкрикнул: -

Все, все завалено! Хода нет!

- Какого хода? Да начнешь ты разговор?! - и Шадиман хватил чубукчи по

спине ножнами.