Великий Моурави 5 - страница 48

Хосро-мирзе божье владение не

тронули.

- Давно умыслил я, что Хосро выгодно защищать церковь. Уж не

вознамерился ли кахетинец занять трон

Теймураза? Или из преданности Христу обороняет святые обители?

- Насчет трона не слышал, а верность Христу, думаю, сохранил. Ты в этом

не ошибся, святой отец. Но, как

известили серебряные трубы ангелов, царевич Хосро уходит в Иран.

Католикос вопросительно вскинул на Шадимана глаза, затаившие хитрые

огоньки.

- Испугался турок? А Иса-хан?

- Тоже уходит, - конечно, не из-за испуга. Прозорливый царевич Кахети

полагает: если не будет сарбазов, Саакадзе

не осмелится открыть города янычарам, подобным кровожадным хищникам.

Молитвенно сложив ладони, католикос молчал, обратив взоры к своду.

Присутствующий Феодосий, архиепископ

Голгофский, и тбилели тихо перешептывались. Феодосий упорно скрывал разговор с

Зурабом, - так повелел католикос.

- Понял ли я верно тебя? Хосро уводит голубям подобных сарбазов?

- Не всех. Необходимых для охраны Тбилиси, и царя оставляет.

- А если церковное войско станет на защиту Тбилиси?

- А царя? Ведь ты, святой отец, не признаешь Симона?

- Не признаю. Его могут оберегать твои дружины и Андукапара, да и

арагвинец поможет вам.

- Еще есть причина: царский "сундук щедрот" пуст. Амбары тоже,

шерстопрядильни и шелкопрядильни похожи на

кладбище. Торговля замерла, у амкаров нет работы, пошлин не с кого брать. А

персы Тбилиси не трогали, монастыри

обходили, но все же войско царское кормили.

- Да обрушится адово пламя на разбойников! - воскликнул Феодосий. - Все

деревни "обстригли", яко овец! Народ

желуди ест, мужчины вместо цаги кору носят, изнуренные женщины с трудом

прикрывают наготу, дети мрут, скот

расхищен, из амбаров даже мыши сбежали! Прости и помилуй меня, о господи!

- И я скорблю об этом, отцы церкови, но истина сильнее самообмана:

уйдут персы - чем дружины царские

содержать?

- Церковное войско, даст господь, монастыри прокормят.

- А царское?

- Да благословит святая дева Мария мои слова! И царское прокормят. Но

знай, князь Шадиман: еще больше

сотворим, если... если ни одного перса - слышишь, ни одного! - не останется. Вся

Картли должна очиститься от скверны! В

крепость, после их окропления святой водой, мои войска войдут. А также чтоб не

осталось ни одного советника-перса или

хотя бы при Симоне телохранителя в тюрбане! Вымести, вымести железной метлой

нечисть из удела иверской божьей

матери! Тогда многое сотворим... В княжеские замки, оставшиеся верными церкови,

тоже монастырские дружины войдут.

- С благоговением внимаю тебе, святой отец, но возможно ли такой мерой

заставить Саакадзе отказаться

восстановить свое могущество и былую власть?

- Об этом, сын мой, не беспокойся, - вдруг, словно четки рассыпал,

заговорил Феодосий, - церковь заставит

отказаться.

- Чем?

- Во всех храмах городов и деревень, во всех монастырях служители

святого алтаря оповестят народ о том, что

персы изгнаны из Картли великими трудами верных сынов, и если кто еще осмелится

для своих выгод прибегнуть к

помощи персов или турок, то будут прокляты те, кто пойдет за изменником!

- Мудрость святого отца озаряет меня! - восхитился Шадиман. - Но, по

моему разумению, надо тогда изменником

назвать Саакадзе, готового сейчас призвать турок, как некогда привел персов,

разоривших Картли-Кахети и избивавших

неповинных женщин и детей.

- Так открыто для народа опасно глаголать, ибо Саакадзе привел - и

Саакадзе уничтожил, спасая Грузию от гибели.

Потом и ты, Шадиман, провел персов через подземную дорогу в сердце царства, -

спокойно произнес тбилели и, взяв со

скамьи четки, подал их католикосу.

- Я не для войны старался, - сузил глаза Шадиман.

- Нам ведомо, что для воцарения магометанина Симона! - Феодосий резко

отбросил рукав рясы, снял с

отсвечивающей воском руки четки и застучал черными агатами. - Имя Саакадзе пока

не следует произносить.