Великий Моурави 5 - страница 50
Тихо, почти крадучись, проскользнул Шадиман в свои покои, приказал
чубукчи подать на шахматный столик две
серебряные чаши, старое вино и до утра никого к нему не впускать.
Чуть приоткрыв глаза, Гульшари откинула бирюзовый шелк и оглядела
опочивальню:
"Не успело солнце окунуться в синеву, уже убежал. Что, его чинка
щекочет? Сколько ни учи, все князем остается.
А разве трудно понять, что для жены-царицы другое нужно! Да, я должна стать
царицей, иначе не родилась бы дочерью
Баграта. Симон? Слишком слаб. Шадиман за него думает, поэтому и сам поглупел.
Но... когда от Саакадзе избавимся, то и
Шадиман может отбыть в Марабду и желтеть в своей усыпальнице, как лимон. Нам он
надоел, как одноцветный бархат.
Хорошо вчера старшая жена минбаши сказала: "Если аллах лишает женщину власти над
мужчиной, то пусть лучше не дает
ей красоту". А разве не весь гарем восклицает: "Ханум Гульшари прекраснее всех!"
Не подобна ли я жемчужине на
шахском тюрбане? А что жемчужина имеет от своего блеска?.. - Вылив на ладонь
несколько капель розового масла, стала
растирать чуть пополневшие, но еще упругие груди, потом лениво спустила ножку,
стараясь попасть в сандалию. - Где
попрятались служанки?"
Гульшари резко ударила серебряной палочкой в круглый шар и уже хотела
наградить оплеухой вбежавшую
старшую прислужницу, но та таинственно прикрыла за собой дверь. Гульшари
насторожилась.
- Пресветлая царица! - она иначе не называла Гульшари, зная, что более
других награждались ударами те
прислужницы, которые наедине не величали княгиню царицей, но просвещать разинь
было не в ее интересах. - Как
прекрасна сегодня пресветлая царица! Глазам больно, точно от солнца. И кто
сумеет думать о своем могуществе, когда в
Метехи царит повелительница всех красавиц Картли?
- А разве здесь есть могущественнее, чем царь царей, мой брат? - с
притворным равнодушием спросила Гульшари.
- Пусть у того тыква на плечах высохнет, кто такое думает! Ведь не
успели ворота Метехи закрыться за
солнцеподобной царицей и царем царей, посыпались, как орехи, арагвинцы, и малый
двор заполнили и большой
прихватили. Князь Зураб осмотрел каждого отдельно, кого по плечу похлопал, кому
смешное сказал, - и все на него так
преданно смотрели, как ангелы на голубя.
- А еще что было? - нетерпеливо топнула ногой Гульшари, кивнув на
прозрачную рубашку, свесившуюся с
табуретки.
- А еще голубь велел остаться всем ангелам в замке, - словоохотливо
сообщила прислужница, помогая Гульшари
надеть рубашку, - весь задний двор заполнили. Сейчас у князя шестьсот
телохранителей, а у царя царей триста...
- Не твое дело, дура, считать, сколько их у царя! - досадливо прервала
прислужницу Гульшари, прикрепляя к
голубоватой кисее красные розы. - Вели оруженосцу просить пожаловать сюда князя
Андукапара и подай мне малиновое
платье с узором.
Поспешно одеваясь, Гульшари едва сдерживала новый прилив гнева. И не
успел Андукапар войти, как она выслала
прислужницу и обрушилась на мужа:
- Про дерзость Зураба уже знаешь? Или только на мою зоркость надеешься?
- Почему дерзость? - недоуменно пожал плечами Андукапар. - Он же обещал
выделить сарбазские тысячи для
сопровождения ханов. Наверно, оружие проверить захотел.
- Проверить, у кого больше перьев в крыльях - у ангелов или у голубя.
Жаль, твой рост длиннее твоего зрения,
иначе увидел бы, что арагвинец перед нами кичится. И почему чуть свет летишь
сторожить порог опочивальни Шадимана?
Не тебе ли, мужу царицы Гульшари, все должны до земли кланяться? Почему держишь
себя не как брат и наследник
Симона?
- Гульшари! Молю, как Христа... или как Магомета... это одно и то же...
- Андукапар открыл дверь и снова
прихлопнул. - Если Шадиман или Симон услышат, а это одно и то же, не иначе, как
снова увидим замок Арша.
- Хо... хо... еще кого боишься, долговязый петух? Видно, у тебя больше
перьев!
- Никого не боюсь так, как твоего языка, а моя шашка отточена не хуже
чем мечи у светлейших. Но советую