Великий Моурави 5 - страница 6

эти неудержимые змейки и не превратились

в огнедышащую тучу, безжалостно испепеляющую и нежно-белый цветок на бугорке и

огромный карагач, оплетенный

вьющимися стеблями дикого винограда, но по ярким зарницам, будоражащим бездонные

выси, по едва уловимому запаху

дыма, доносимому буйным ветром, уже ясно ощущается приближение опасности.

И именно это ощущение целиком охватило князей. Невидимый огонь бедствий

вплотную приблизился к замкам,

готовый вот-вот превратить в пепел основы основ. И под напором этого огня

качались зубчатые стены крепостей,

рассыпались города, гибло царство.

"Где Месхети? Где Гори? Где могущественное владение Лоре?" - восклицали

владетели, ослепленные

всепожирающим пламенем.

И князьям всюду мерещился противник. Пугали живых хищников их

изображения на реющих знаменах. И вновь

трубили трубы. Пронзительно ржали кони, и искры из-под копыт были ярче звезд на

небе. Пыль клубилась по дорогам и

тропам, скрипели висячие мосты, срывались камни, образуя обвалы, грохочущие в

мрачных ущельях.

Высокие стены то одного замка, то другого ощеривались копьями.

Скидывались с плеч бурки, образуя черные

валы. Вдоль дарбази выстраивались кресла, переливающиеся фиолетовым цветом

надежды и пурпурным - войны. И,

подобно обвалам, гремели речи, распадаясь на отдельные слова гнева, бессилия;

возмущения, коварства, ненависти. Не

было лишь любви.

Колесница солнца скатывалась за вершины, поднимался бледно-серебряный

щит луны, вот исчезал и он в

розоватых переливах зари, и вновь на дорогу-дугу выносилась колесница, неслась

над замком, роняя на его сады и башни

огненные спицы.

И снова собирались князья, спорили о том, к кому выгоднее примкнуть: к

Саакадзе или к Симону Второму,

убеждали друг друга - и снова расходились, не зная, как поступить, на что

решиться. Вынужденный плен в собственных

замках порождает не только скуку, но и отчаяние. Мечи превращаются в лишний

груз, и доблестные витязи тащат его, как

мулы или верблюды.

- Позор!

- Не потерпим!

- К оружию!

Но... у кого в плену они? У Моурави? Тогда почему не требует "барс",

как Шадиман, войска?

У Шадимана? Тогда почему "змей" просит войска, а не сам берет?

Хмурится старый Липарит: он-то знает, на чью сторону выгоднее стать. Но

княжеское знамя - святыня. Не следует

отрываться от сословия.

"Пусть сосед начнет", - думают одни.

"Не опоздать бы!" - тревожатся другие.

Равнодушно сыплется песок в часах из верхнего шара в нижний. Время

безжалостно, и каждый боится очутиться

внизу.

Первым погнал гонца к Моурави взволнованный Квели Церетели. В послании

он клялся, что давно и навсегда

уверовал: сильнее, чем меч Великого Моурави, нет оружия! Пусть только Моурави

пожелает, и княжеские замки

распахнутся перед ним, как храмы в день светлого воскресенья. И если Моурави

сумеет привлечь хотя бы двух сильных

войском князей, то не один он, Церетели, а многие князья поспешат стать под

знамя "барса, потрясающего копьем".

Гонец присматривался к Бенари. Свиток лежал перед Саакадзе.

"Трусливые мотыльки", - думал Саакадзе. Но во имя Картли он не смеет

отказываться от малейшей возможности

раздобыть войско. А если снова обманут... Что ж, ничего не изменится.

Необходимость подсказывает не накидывать на

глаза розовую кисею.

И, скрыв презрение, Саакадзе начал переговоры с владетелями. Он ждал,

что ранее многих держателей фамильных

знамен отзовется князь Липарит, но совсем нежданно прискакал посланец от

влиятельного князя Кайхосро Бараташвили,

родственника Шадимана. Его огромные владения, охраняемые отборными дружинами,

вызывали зависть даже у Эристави

Ксанского. Неприступность Биртвисской крепости использовалась деятельным Барата,

и он усердно накапливал пешие и

конные войска. Уверившись, что он неуязвим, князь стал еще более высокомерен и

напыщен, изумляя даже самых

надменных и чванливых владетелей. Он редко посещал Метехи, не удостаивал

вниманием Совет князей. Во время

могущества Великого Моурави биртвисец не признавал власти Непобедимого, позже -