Великий Моурави 6 - страница 16

В короткой рубашке, сквозь полупрозрачную ткань которой просвечивала

нежная грудь, благоухающая амброй, в

легких шальварах, обтягивающих стройные ноги, звенящие браслетами, и с небрежно

ниспадающими на узкие плечи

распущенными волосами, перевитыми жемчужными прядками, Фатима казалась

пленительной. А ровным дугам ее бровей

и черным глазам, чуть продолговатым, беспрестанно мечущим молнии, могла бы

позавидовать гурия. Но тонкие

извилистые губы выдавали затаенные ее свойства: строптивость, коварство и злобу.

Она была душой Эски-сераля, где вечно

строились козни и распускались ядовитые цветы ненависти.

Сперва, любуясь хризолитовыми четками, излучающими свет, Фатима

рассыпалась в похвалах: "О аллах, как

изощрен вкус грузинок!", в благодарностях и уверениях: "О пророк, лучшего

преподношения не смог бы придумать даже

мой любимый брат - повелитель!" А эта шаль, вышитая золотыми и шелковыми

цветными нитками, чудо из чудес!

Похожая на небо в час восхода, она неизбежно вызовет зависть в самых изысканных

гаремах Стамбула. Пусть женщины

Моурав-бека примут ее покровительство, оно надежнее ста тысяч щитов...

Вскоре Фатима отправилась во дворец Топ-Капу, чтобы похвастать

хризолитами. Но, обняв султаншу, она едва

сдержала крик. "Что это?!" Сомнения не было, лица Фатимы коснулись не

раскаленные угольки, а холодные рубиновые

подвески, царственно мерцающие на султан-ханым. В глазах у Фатимы помутилось, но

не настолько, чтобы она не заметила

еще мантилью, расшитую мелким бисером и украшенную алмазной застежкой.

"Кто преподнес?! Грузинки!" - Кровь отхлынула от щек уязвленной Фатимы.

Она с силой сжала хризолиты.

Взбешенная, вернувшись в Эски-сераль, она швырнула шаль в нишу, сбив

узкогорлую вазу с яркой розой, ногой

отшвырнула лютню, прислоненную к арабскому столику, и обрушилась на Хозрев-пашу,

поспешившего войти на шум.

Хозрев искренне удивился: "Ведь подарки, добытые в Индии и в

Гурджистане, достойны восхищения!.."

- Эйвах! Мне, мне, сестре султана, жалкие отбросы! - бесновалась

Фатима, теребя подвернувшийся чубук кальяна. -

Шайтан! Они еще вспомнят обо мне!

Поняв тщетность уговоров, Хозрев возмутился:

- Как? Моей любимой, единственной жене, жалкие дары?! Пророк свидетель,

я этого не потерплю!

- Не потерпишь?! - Фатима презрительно фыркнула. - Не собираешься ли

обнажить свой заржавленный от

безделья кривой ханжал?! Или...

Возможно, Фатима бушевала бы еще не один час, но утомленный Хозрев

сослался на предвечерний намаз и исчез.

На другое утро везир, надевая на ножку Фатимы парчовую туфлю, заверял

строптивую, что добудет ей такие

подвески, что султанша от зависти если не позеленеет, то пожелтеет и швырнет в

лицо жене Моурав-бека грузинские

рубины.

- Когда? - задала Фатима каверзный вопрос, угрожающе раскачивая на

тонких пальцах туфлю.

Находчивый Хозрев не преминул ответить:

- Как только найду того, который достанет то, что ищу...

По вечерам собирались в отдаленном уголке дворца, где единственной

роскошью были ковры, на них висело

оружие. Здесь, в грузинской комнате, "барсы" преображались, словно матовый свет

роговых светильников сбрасывал маски,

скрывавшие днем их лица. Они беспрестанно твердили:

- Что дальше?

- Что? - Саакадзе оживлялся. - У султана и Моурави одно желание:

чистоганом расплатиться со "львом Ирана". Так

прочь сомнения во имя дорогой Картли! - И все больше воодушевлялся, крупными

шагами измеряя кораллово-синий

ковер. - Что дальше? План, задуманный еще в последний год правления Кайхосро,

наконец осуществляется! Грузия должна

быть объединена!

- Э, Георгий, - невесело проговорил Папуна, - чем упорнее ты ищешь

солнца, тем сильнее гроза. Ты один мог

достать со дна Базалетского озера золотую колыбель Грузии, но сам народ отвел

твою руку.

Воспоминание о Базалети неизменно омрачало "барсов". Они никак не могли

примириться со слабостью,

проявленной на тех берегах Георгием, - пусть минутной, но слабостью! И не это ли