Великий Моурави 6 - страница 19
трущобы. Так мыслит Стамбул имущих,
оплот пашей.
Жизнь своенравна, но терпелива. Парчовые одеяния и отвратные рубища она
приемлет одинаково. Папуна давно
вступил в противоречие с жизнью - и потому, что любил ее, и потому, что
ненавидел ее уродства. "Красота непостоянна, -
восклицал Папуна, - сострадание вечно!"
Опорожнив хурджинчик, он, проклиная купцов, пашей и султанов, плелся
домой, огорченный скудостью своих
даяний.
Ради "приятной прогулки" Папуна уволакивал с собой и Гиви, но после
двух пятниц простодушный "барс"
окончательно потерял аппетит, уверяя, что еда в Стамбуле имеет волшебное
свойство отзываться в ушах воем голодных.
Хорешани отправила стонущего Гиви в хамам-баню. Там вода вытекает из
самой верхней чаши и падает с одного
уступа на другой водопадом, служа иногда для обливания фруктов. Насладиться там
можно и пением канареек, прыгающих
в клетках, украшенных голубыми бусами. Запрещены Гиви были только встречи с
Папуна по пятницам - дням обнаженной
правды.
И Дато взял на себя нелегкую миссию: покорять пашей, щеголяя изяществом
манер. Остроумными рассказами об
Иране, сопровождаемыми обаятельной улыбкой, он расположил к себе стамбульскую
знать. Особенно нравилось ей
сравнение голов ханов с дынями, которые желтели от обиды и хрустели от
прикосновения шашки. Не забывал Дато
останавливать коня и у порога богатых киосков придворных Мурада IV. Поэтому
никого не удивило посещение вежливым
картлийцем бывшего везира Османа.
Отпивая из невесомой чашечки крепкий кофе, Дато тонко поддерживал
ненависть паши к новому великому везиру,
Хозрев-паше, сожалея, что солнце ушло вместе с Осман-пашою из Сераля блеска.
Польщенный паша расположился к откровенности и злорадно высмеял нового
везира, прославленного только
одним подвигом: женитьбой на сестре султана, зловредной Фатиме, и знаменитого
только тем, что он запутался в
лабиринте дел султаната. Пока Хозрев собрался расправиться с данником Турции,
крымским ханом Магометом Гиреем
Третьим, осмелившимся напасть на турецкий флот, русские казаки разграбили
Бюйюкдере, пока он терял время на жалобу
московскому царю, герцог Валленштейн принудил топчу-баши снять осаду с Неограда.
В Стамбуле посланник короля
франков, граф де Сези, исподволь науськивает везира на шаха Аббаса, что по душе
не только султану Мураду, но и
Габсбургам, с которыми де Сези в сговоре. Ни сражаться, ни покорять Хозрев-паша
не умеет, и ему становится так жарко в
Золотом Роге, что он начинает грезить о куске льда. Но... льдами владеют
русские! Возможно ли было подобное уродство
при твоем везирстве, мудрейший из мудрых садразамов?!
Дато так неподдельно возмутился, что Осман-паша прикусил губу, чтобы
сдержать поток неуместных ругательств.
Осторожно поставив на перламутровый столик чашечку, Дато учтиво осведомился:
- Но почему не спросил хоть твоего совета этот невежда из невежд?
Паша усмехнулся, вдохнул аромат семнадцатой четки из розовых лепестков
и не менее учтиво предложил Дато
обратить внимание на смысл его слов:
- Хотя султан и низвел меня на положение второго везира, но
предусмотрительно оставил советником Дивана, как
трехбунчужного пашу, живущего в Стамбуле. Аллах милосерд! Я еще ни разу не
воспользовался своим правом, ибо только
глупец подстилает коврик для совершения намаза своему врагу. Но совет Моурав-
беку, да будет над ним милость аллаха, я
дам щедрый: не доверять Хозрев-ишаку, ибо он ревнует к славе даже свою
собственную тень, особенно, когда она к трону
султана ближе, чем он сам. И сообразно моей откровенности пусть Моурав-бек
движется как можно быстрее к Эрзуруму,
ибо самое безопасное убежище для него - Картли.
В ковровой комнате Георгия настольный светильник освещал рельефную
карту Анатолии, а на ней - раскрашенные
фигурки сипахов, вылепленные из глины, которые изображали строй конницы в
походе.
Георгий Саакадзе определил так: если он при первой же встрече с ортами
янычар, конными соединениями сипахов
и отрядами топчу начнет сразу командовать ими как боевой паша, он быстро