Великий Моурави 6 - страница 27
как-то съежились и упорно хранили
молчание.
У Димитрия нервно подергивалась рука, Пануш и Матарс, по тайному знаку
Саакадзе, не спускали с него глаз, хотя
им самим хотелось надавать тумаков двум петухам, дерзким от глупости и
заносчивым от чужого богатства.
- Я еще такое скажу, - нарушил неловкую тишину Дато. - Против или за,
но, ради сатаны, деритесь, не болтайтесь
под ногами. Таких беглецов, как вы, немало, и они пользуются у грузинского
народа большим презрением, чем самый
свирепый князь.
Видя, что надменность и кичливость следовало оставить по ту сторону
Мозаичного дворца, Ило старался придать
своим словам иную окраску. Изумило Барата предложение Моурави и Дато, так,
словно его вынуждали покинуть
благодатный оазис и погрузиться по шею в раскаленный песок.
- Так что же, Моурави, и вы, благородные азнауры, уговариваете нас
вернуться в Картли?! Бросить здесь богатство,
тень золотой пальмы, высокое положение и...
- Богатство?! - Дато от души рассмеялся. - А разве вы богаты? Тень
золотой пальмы только тень! А вам неведомо
разве, каким богатством приманивал Непобедимого к себе шах Аббас? Почему не
подумали, ради кого бросил Моурави, на
которого вы сейчас замахнулись булавкой своих скудных мыслей, сказочные дворцы,
хранилище с золотом, кувшины с
драгоценностями? Ради кого презрел он почет всего Ирана, восхищение Востока?
- И еще добавлю, - хмуро начал Ростом, опустив свою тяжелую руку на
плечо Димитрия, беспрестанно
вспыхивающего, - когда посланник римского папы Пьетро делла Валле уговаривал
Великого Моурави уйти в Рим воевать
за католическое царство, за что сулил корону Северной Африки, то Георгий
Саакадзе из Носте такое ответил: "Золото топтал
мой конь, слава лежит на острие моего меча. В моей стране мало золотых изваяний,
нет изумрудного моря, мало
мраморных дворцов, больше серого камня, но это моя страна - родившая меня,
вдохнувшая в мою душу отвагу, а в мысли -
ярость любви и ненависти!" Вот так, князья, а не иначе ответил Георгий Саакадзе
из Носте чужеземцу из богатой страны.
Элизбар тщетно старался уловить на лицах двух отпрысков Шадимана хоть
проблески смятения. Нет, они
оставались холодными, и искры призыва гасли в них. В сердцах он сказал:
- Не пристало вам, сыновьям князя Шадимана, кичиться чужим дворцом и
лишней куладжей.
- И еще не пристало полтора года униженно выпрашивать милость у
султана. Лучше веселитесь без отдыха,
прыгайте вокруг золотой пальмы, тестя радуйте.
- Почему только тестя? - осведомился Гиви. - На подобной пальме еще
попугаи сидят.
Барата так наклонили головы, будто почувствовали себя быками, готовыми
вскинуть простодушного "барса" на
рога. Матарс не хотел шутить, он гордо поправил черную повязку и сверкнул одним
глазом.
- Все равно, князья, сколько бы золотых монет и драгоценных камней ни
сыпали на вас щедрые чужеземцы, вы
всегда будете у них гостями и никогда хозяевами.
- Гостей бараны не любят, их три дня для гостей режут, - начал Гиви.
- А на четвертый учтиво спрашивают: "Не застоялись ли ваши кони?" -
смеясь, подхватил Автандил.
- Э-э, мальчик, с тех пор как мой любимый шах Аббас мне сказал: "Гость
хорош, когда вовремя приходит и не
забывает вовремя уйти", я больше двух дней нигде не гощу.
Русудан с беспокойством взглянула на Папуна: "Нехорошо, ведь гости
подумают - намекаем", - и любезно сказала:
- Это, дорогой Папуна, по-персидски, когда хозяева угощают гостей
крапивой, а не персиками. Дареджан, прикажи,
дорогая, слугам растянуть новую скатерть.
- Два сына! Ты слышала, моя Русудан? Два воина! - порывисто обернулся
Саакадзе. Он посмотрел сквозь
разноцветные стекла на притихший сад. - Два сына! Еще могут родиться, а у них
тоже родятся. И такое богатство отдать
чужой, даже враждебной стране?! Поразмыслите, князья, нас осталось слишком мало;
если все грузины начнут разбегаться,
- конец царству, конец народу. Разве не гибли более могущественные царства:
Финикия, Ассирия, Вавилон? Нет, грузины