Великое кочевье - страница 42

Алтайцы двигались за Суртаевым крепким косяком, как ходит рыба в море.

Филипп Иванович остановился у входа в самый большой павильон, на котором висели красные полотнища с крупными буквами:

«Культурное хозяйство — прямой путь к победе!»

«Хороший хозяин собирает два колоса там, где рос один».

— Разрешите экскурсии пройти.

Мужики потеснились.

Алтайцы щупали золотистые колосья овса и жевали твердые зерна пшеницы.

К ним деловито подошла девушка в простых сапогах и сером халате, с льняными волосами, заплетенными в две пышные косы. Это была Людмила Владимировна Лемехова, только что окончившая Сельскохозяйственную академию в Омске.

— Лучше начать оттуда, — сказала она, кивнув головой на павильон с полотнищем: «Переложим тяжелый труд крестьянина на железные плечи машины». — Там у нас — коммуны: «Искра», «Красный пахарь», «Пролетарская крепость».

У входа в павильон их встретил Евграф Герасимович Черепухин, председатель «Искры», длиннолицый рябой человек. Здороваясь с ним, Суртаев попросил:

— Показывай достижения. — Кивнул на алтайцев: — Людям надо опыт перенимать.

— Проходите! — Черепухин приподнял кожаную фуражку. — Только лучше бы все посмотреть на месте.

— А мы не гордые, — рассмеялся Суртаев, — завтра заедем.

Они разбились на две группы. Одну повела Людмила Владимировна, другую — Черепухин. Остановившись возле плуга, Евграф Герасимович рассказывал, в какое время и на какую глубину они подымают пар, когда боронят в один след и когда двоят, когда сеют пшеницу.

Алтайцы приподымали плуг за рогали, смотрелись в зеркальную гладь отвалки, ощупывали острые зубья борон и диски сеялок.

Борлай нагнулся над колесом конной молотилки, ухватился за край, хотел приподнять, но покачал головой:

— Тяжелее камня!

Байрым покрутил веялку, осмотрел решета.

Руководители едва успевали отвечать на их вопросы.

Чумар, вспомнив слова Говорухина, спросил:

— Пшеница у вас не мерзнет?

— Не случалось, — ответил председатель. — Да вон полюбуйтесь сами.

Он указал на высокий сноп с длинными красноватыми колосьями. Из мешка зачерпнул горсть отборного зерна.

— Наша аленькая! Так мы зовем эту пшеничку. Нынче намолотили по двести тридцать два пуда с гектара. Да, да, — подтвердил он. — Вон спросите товарища агронома.

— Верно, — подтвердила Людмила Владимировна. — Я сама проверяла урожайность. Это у них на поливном участке.

— Мы нынче от Мульты отвели воды, — рассказывал Черепухин, — и пустили по арыкам на поля. Теперь нам никакая засуха нипочем!

Чумар Камзаев протиснулся к нему и принялся расспрашивать:

— Каракол Верхняя долина знаешь? Там сеять можно? Пшеница можно?

— Можно, — ответил Черепухин, не задумываясь. — Земля родит — солнышко дозорит.

Борлай спросил про долину Голубых Ветров.

— Ячмень попробуйте, — посоветовал Евграф Герасимович. — Может, дойдет. А пшеницу там — ни-ни: зря семена загубите. В одиночку даже не начинайте целину поднимать: силенок не хватит, — продолжал он. — А сообща наваливайтесь в добрый час, да посмелее.

Осмотрев все павильоны, алтайцы направились в отдел животноводства.

У длинной коновязи стояли вороные, рыжие и гнедые лошади с подстриженными хвостами, вымытые и вычищенные так прилежно, что шелковистая шерсть блестела.

Высокий черноусый человек в белой фуражке, сопровождаемый Говорухиным, шел от коня к коню и, помалкивая, дымил трубкой.

Сапог, в желтой шубе и круглой беличьей шапке, рассказывал ему:

— Отец этого красавца родился в Англии. Чистокровный английский скакун. В двенадцатом году мне, как культурному хозяину, отдало его военное ведомство. А вот сыновья алтайских кобыл и орловских жеребцов. В этих есть арабская кровь.

Говорухин взял черноусого под руку и заговорил горячим полушепотом:

— Прекраснее этих лошадей, Евгений Васильевич, не найти во всей Сибири: резвы, на редкость выносливы. Отличный завод, конечно, пострадавший за годы сумятицы, боев.

Черноусый молчал.

Говорухин, наклонившись к нему поближе, продолжал:

— У хозяина глубокое знание дела, неизмеримая любовь к лошадям. Необходимо поддержать. А уж за ним не пропадет.

Спутник внимательно посмотрел на Говорухина и, не сказав ни слова, выпустил изо рта облако дыма.