Венок Петрии - страница 8
Встрепенулась я, прислушалась. Мои вернулись. Слышу голоса, на коров кричат. Телеги ставят во двор.
Вот и муж, думаю про себя, приехал на наследника свого поглядеть. Уж так ему сына хотелось. Вот и получай. Шапку в клочья порвет на радостях! И ишо рожу, пущай токо ко мне возвернется. Да уж ноне у нас все сладится. Некого мне бояться ноне.
Мальчонку я было прикрыла, чтоб мухи не кусали. Открыла я его. Во всей красе отцу покажу. Пущай увидит! Глянула я на свого сыночка, а он, бедненький, — как сейчас вижу, — сунул кулачок в рот, целиком сунул, один большой палец наружу торчит, и весь синий. Почернел уже, только нос да лобик желтые.
Тронула я его рукой. Холодный.
Закричала я не своим голосом. Глаз не могу отвести от мертвого своего сыночка, руки ломаю, навзрыд реву. Сколько видать доводилось, как кошка бесится, когда у ей котят утопят. Бьюсь головой о землю. Катаюсь как в падучей. Разверзнись подо мной земля, и она не вместила бы моей тоски и горя!
Прибежал Добривое и ведьма эта, уставились на меня. Муж схватился за косяк и голову опустил. Сам увидел, что они с матерью своей натворили. А Болгарка подбежала ко мне, замельтешилась, не знает, что и делать. И ей не по себе, что так получилось.
«Господь, Петрия, — взялась она меня утешать, — так хотел. Бог дал, бог взял. Не плачь».
Как нож острый, полоснули меня ее слова.
«Нет, не бог, не бог, ты этого хотела!»
Она прикинулась, что не поняла.
«Чего ж ты пуповину не перерезала? Чего ж сама не сделала, раз я не поспела? Зубами бы перегрызла».
Чтоб волки ей горло перегрызли!
«А откуда мне знать? — говорю. Мне тогда ишо и восемнадцати не было. — Ты сказала мне, что надо сделать?! Тебя ждала, упыри бы тебя ждали!»
«Ну, дочка, — говорит она и все прикидывается, что не слышит моих слов, — иль у тебя матери нет? Неужто ничему она тебя не научила?»
«Да, — говорю, — мать у меня есть, зато уж ты, проклятая, отродясь матерью не была. Тебе бы шелудивых сучек рожать, им матерью быть. — Никогда не думала, что решусь ей такое сказать. А тут все выложила, что на сердце было. — И сдохнешь ты как последняя сука. Хужее, чем этот несчастный младенец, которого ты погубила ни за что ни про что».
А слезы ручьем текут.
Тут она все ж таки хочет серпом — принесла, сучка, серп, знала, что ей надобно было делать, — перерезать пуповину. Ведь она еще промеж нас.
Но я ей не дала. Отняла серп.
«Идите, — говорю, — отсюдова. Не нужны вы мне! Стыдно за вас, перед мертвым ребенком стыдно».
Ушли они.
Взяла я серп, перерезала пуповину.
Завернула сыночка в кацавейку, положила на колени. Обнимаю его, холодного, целую серое личико. Шепчу слова, какие никто, окромя его, не должон слышать. Прощенья у его прошу, что понести понесла, а доносить не сумела.
Побрела я тихонечко в дом. Собрала сыночка к погребению.
На другой день отнесли его на кладбище, некрещеного. Опустили в землю черную, ей отдали. Теперича ей до скончанья веков быть ему матерью.
Не могли даже могилку его крестом отметить. И поп не мог мое дитятко отпеть.
Вот так и схоронила я обоих своих детушек. Милана уж давно была б взрослая, а первенец мой — усатый мужичище был бы, тридцать четыре года стукнуло бы. Рази представишь такое? Никак не могу, не выходит.
Ладно, не могу представить его взрослым. Я уж и младенцем его плохо помню.
Такая человек скотина — все забывает. Любую муку отстрадает и забудет. И живет себе, кабыть ничё и не было. Одно слово, падаль. Любит жить, скотина. Так вот и я свого сыночка вспомнить не могу. И какой он был из себя, не знаю, напрочь забыла.
Да и Милану, хочь ей было четыре годочка, почти не помню. Хорошо, карточка малость подсказывает, не то тоже забыла б. Голоса-то, к примеру, уж не помню. И что говорила, не знаю. Вот то, что перед смертью говорила, то помню. Все прочее из головы вон.
Плохо, совсем плохо детушек своих помню. Отнесло их время далеко-далеко, и про себя уж не могу с ими разговаривать. Не дал мне господь хочь этой малости.
Как потеряла я свого мальчичика, думала, Добривое тут же меня выгонит. Я ведь и матерь его обидела. Но он, веришь ли, не прогнал. Видать, совесть его мучила. Переменился ко мне, стал даже лучше. И чуть первая боль прошла, мы снова слюбились, как в ту пору, когда поженились. А почитай через год родилась Милана.