Вернейские грачи - страница 23

— Успокой мальчиков, Гюстав, — обращается к нему Мать. — Это Клэр вздумала рассказывать о бегстве полковника Дамьена из форта, и кто-то из девочек не выдержал.

— Ага, вот оно что! — Зубы Тореадора блестят. Видимо, он с трудом сдерживает улыбку. — Хорошо, так я им и скажу. Между прочим, мальчики, наверное, тоже захотят, чтобы Клэр им рассказала. Они ведь давно ее уговаривают.

— Только на этот раз мы убедительно попросим Клэр рассказывать не ночью, а днем, — говорит Мать. — Клэр будет виновата: завтрашняя работа и занятия пойдут у нас кое-как: все будут сонные.

— Нет, нет, что вы, Мама? Мы вам обещаем, Мама! — со всех кроватей поднимаются взъерошенные головы.

— Хорошо, мы это увидим завтра. — Мать уже собирается уйти. — Клэр, сейчас же спать!

Вдруг из угла, где помещается кровать Витамин, раздается жалобный голос:

— Мама, милая, дорогая! Но Клэр ведь нам не досказала.

— Что такое? — Мать останавливается в дверях.

— Она нам не досказала, что случилось в тот раз с полковником и доктором Сенье. Мы ведь не знаем, чем кончилось. Я теперь ни за что не смогу уснуть, пока не узнаю… — Витамин жалобно сопит.

— Ага, вот оно что! — Мать медлит раздумывая. — Клэр, у тебя еще надолго?

— Нет, Мама, я уже почти кончила, — отзывается удивленная Клэр.

— Тогда доскажи им, а то они и правда не заснут, — говорит Мать, спокойная и справедливая, как всегда. И потом, что значат несколько часов сна перед тем богатством, которое получит детская душа, узнав историю героя!

Хрупкий силуэт исчезает в коридоре, словно растворяется в желтом луче.

— Клэр? — вопросительно тянет Витамин. Она смелеет, потому что получила официальное разрешение. — Клэр, так что же было дальше?

— Дальше? — Клэр отворачивается, говорит неохотно: — Ты же знаешь: какой-то предатель, которого до сих пор не могут разыскать, выдал отца гестапо, и его расстреляли.

— Нет, нет, Корсиканка, я не про это… Я про то, что случилось с полковником и доктором после того, как они убежали из Роменвилля, — звенит голос Витамин.

— Отец и Сенье укрылись у одного товарища в Обервилле. У этого человека оба они были в безопасности. И там, в этом доме, отец начал готовиться к новой борьбе. Он знал, что ему снова понадобятся все его силы, все знания. Он мечтал увидеть Францию свободной. Все наши близкие были казнены. Моего дедушку расстреляли вместе с девяносто тремя другими патриотами. Дядю и маму тоже казнили.

У моего отца оставалась на свете только трехлетняя дочь, — Клэр говорит очень медленно. — Тогда эта девочка еще не могла бороться с врагами: она была мала. Но теперь… теперь она может…

В окно уже чуть брезжит серый рассвет. Свежеет и пахнет горным снежком воздух. И большая тишина наступает в Гнезде.

Язык подпирал щеку изнутри. Щека, круглая, разгоревшаяся, совсем еще детская, выпятилась, перекосилась на сторону, казалось, у Жюжю огромный флюс. Но в это мгновение Жюжю вовсе не думал о том, красиво или некрасиво он выглядит. Да разве вы и сами, читатель, не замечали, как помогает язык в момент писания? Попробуйте войти, например, в класс, когда класс пишет сочинение. Да вы наверняка увидите с десяток высунутых от усердия языков, а еще десяток, наверное, подпирают щеки изнутри, как у Жюжю. А ведь Жюжю писал не просто классное сочинение! Он писал в «Книгу жизни»!

Это была красная толстая тетрадь, хранившаяся в одном из ящиков буфета в столовой. Как раз за этим буфетом, сделанным руками самих грачей, был удобный уголок со столиком, на котором обычно и раскладывалась «Книга жизни». Кто назвал так обыкновенную общую тетрадь, никто не знал, но грачам нравилось это торжественное, полное значения наименование. Вернее было бы, пожалуй, назвать тетрадь «Историей Гнезда»: в записях, сделанных грачами, проходила вся жизнь дома. Известно было, что тетрадь заведена с первых дней существования Гнезда, что все в ней написано самими грачами и что с первой записи прошло много лет.

Но что делало «Книгу жизни» особенно значительной и дорогой для каждого обитателя Гнезда — это переходивший от одного к другому рассказ о том, как в годы оккупации приходилось прятать эту красную тетрадку, как менялись тайники, в которых она хранилась. Ведь в ней было столько огненных слов о ненависти к врагам, о страстном желании свободы!