Вернувшийся - страница 3

   Машани решила - в храме лишнюю чарку вина на главный алтарь прольет, прощения попросит, не станут на нее бессмертные гневаться. Но это все потом, потом!

   Так она себя успокаивала, пока неслась к заветному дому. Тот прятался глубоко, терялся в густой зелени, с улицы не разглядишь. Женщина распахнула низкую калитку быстро и резко, чтобы не передумать. Пробежала передний двор по извилистой каменной дорожке до невысокого крыльца, проскочила ступеньки и постучала в дверь. Замерла, прислушиваясь.

   Открыла сама хозяйка. То и понятно, слуг здесь не водится, одна обитает.

   - Заходи, - бросила и ушла.

   Машани переступила ровный порог. И куда такой дом одной? Надежный, добротный, в два потолка. Из щелей не дует, крыс не водится, на полу ковры, да не износившиеся, а новосплетенные. Не из родной шерсти, а из заморской!

   Точно, ведьма.

   - Чего застыла, проходи! - донесся громкий окрик из нутра дома. - У порога не болтают.

   Пришедшая опомнилась, сбросила сандалии, стянула платок с плеч и пошла на голос.

   Комната, в которой хозяйка ее привечала, оказалась большой, но темной. На обоих окнах была опущена плотная занавесь, свет шел только от масляного светильника в дальнем углу и от настольных свечей, расставленных на красном полотенце. Большой стол, два стула с жесткими спинками, не разожженный алтарь. Вот и все убранство.

   Как в логове. Машани почувствовала холод в руках. Мерзнуть в их краях трудно, жизнь на юге лишала знаний о таком.

   - Зовут как? - спросила хозяйка, не глядя на женщину. Гостья ее будто не интересовала. Да и поздний час не смущал. Привыкла? В этот дом по утрам не ходят, это не храм.

   А голос низкий, грудной, глубокий. Как хорошо, что она запряталась здесь, от всех подальше. Погибель ведь, а не девица!

   Отринутой Пантеоном, полагалось быть несчастной, подбитой, убогой. Из глаз должен пропасть свет, слезы должны вымыть их цвет, из позвонков исчезнуть стать и гордость, а из рук и ног сила. Она должна походить на куклу, которую истерзала в зубах бешеная собака. А эта... эта цвела весенней розой и сияла утренней росой! Молода, красива, ладна, крепка, сильна. Точно вишня, вобравшая в себя свет и тепло солнца. Косы черны да гладки, стелились по плечам и спине тугими змеями. Кожа чиста и смугла. Глаза остры. Зубы белы.

   Зависть брала.

   Это таково ее наказание за страшный проступок? Аль боги не так уж и гневались на нее, раз до сих пор так хороша?

   - Машани, - представилась пришедшая, отринув мысли. Глупости все это, она здесь ради дочери. Просто... несправедливо.

   Женщина краем глаза взглянула на себя в зеркало, что висело на противоположной стороне. В ней и доли такой красоты не было, а она верна Пантеону, своему мужу и семье.

   - Что хочешь для девочки, Машани? - спросила хозяйка дома, оправляя край полотенца подле себя.

   Пришедшая заерзала на своем месте, теперь холодок пробежал по спине. Откуда знает? Догадалась? Слухи дошли? Мысли читает?

   Неугодная усмехнулась одними губами. У той, что сидела напротив, все по глазам и лбу читалось.

   - Вылечить ее хочу, - заговорила гостья торопливо, резко. - Нужна талалатка на отвар, да не достать ее нигде, а дочь... нельзя дитя и дальше мучить.

   Хозяйка дома слушала внимательно, но в глаза по-прежнему не смотрела.

   - Знаешь, как готовить отвар? - в тоне неугодной призраком промелькнула насмешка, но точно не определить.

   Что за девица! Речи все также горделивы. Говорят, всегда странной была, но тогда она обитала в храме, возле алтарей, служила богам, людские умы не тревожила, судеб смертных не касалась. Теперь же такое творит! Творит и считает себя... кем-то!

   - Знаю, - бросила пришедшая быстро. Сомнения заползли в ее мысли, она даже назад обернулась. Еще не поздно обратно ступить. Уйдет и забудет, осенит себя знаменьем Пантеона, мужу обо всем поведает как на духу, они вдвоем сходят в храм и...

   - Хорошо, талалатку достать несложно, - произнесла неугодная плавно и легко, двигая свечи на столе в только ей известном порядке.