Веселый мудрец. Юмористические повести - страница 4
— Говорят, Абдурахман этот славился своей хитростью и коварством, но после смерти старого эмира у него случилась какая-то неприятность, и он должен был покинуть дворец…
— Не продолжай! — остановил тощего толстый. — Абдурахман — перед тобой! — И он кивком головы указал на длинноносого.
Тощий даже рот распахнул от изумления.
— Не выдавай своего удивления, о величайший m судей! — молвил Абдурахман тихим голосом. — Никто из каравана не должен догадываться о моем настоящем имени!
— Теперь тs понимаешь, что я могу заварить такой плов, что Насреддин лопнет, отведав лишь щепотку! — самодовольно сказал толстяк тощему. — Если мне нужен лжесвидетель, так вот он — Абдурахман. Если нужно завязать драку, чтобы обвинить кого-нибудь в беспорядках, Абдурахман тут как тут… Мы будем следить за каждым шагом Насреддина, за каждым его словом, и горе этому бродяге-ходже, если он не присмиреет или не уберется куда-нибудь подальше от нас! Что ты скажешь на это, Абд… то есть путник?
— Как будет угодно аллаху, — прогнусавил длинноносый. — Я уже двадцать лет слышу об этом слуге шайтана Насреддине. С ним надо быть очень осторожным. Нужно приглядеться к нему, узнать все его хитрости, его повадки…
— Не продолжай, — сказал толстяк. — Трудно охотиться за дичью, когда не знаешь ее. Расскажи нам, о многоопытнейший из судей, что-нибудь новенькое о Насреддине…
Абдурахман выразительно подмигнул в сторону погонщиков, невозмутимо сидящих в тени верблюдов.
— Они не услышат, — поняв знак, успокоительно сказал тощий.
— Да-да, они ничего не должны слышать, — забеспокоился толстяк. — Ведь Абдурахман случайно пристал к каравану, потом случайно оказалось, что ему с нами по дороге… Если же эти бродяги догадаются, в чем дело…
Толстяк даже глаза закрыл от ужаса.
— Выслушайте снисходительно совет ничтожного слуги вашего, — прикрыв из почтения один глаз, зашептал Абдурахман. — Пусть многомудрый судья громко рассказывает истории о Насреддине, а я буду кричать после каждой: «О великий ходжа Насреддин!», «О защитник нищих и неимущих!»… Вы же — да простит нас аллах! — сердитесь на меня. И пусть эти мошенники слышат, что я противен вам своей любовью к этому бродяге Насреддину, да оближет шакал его кости!..
Толстяк снисходительно поглядел на тощего: вот, мол, какие у меня мудрые помощники.
А тощий, смочив горло глотком воды из бурдюка, откашлялся и сказал:
— Я расскажу вам, как Насреддин отучил правоверных от освященного аллахом обычая делать судье подношения.
— Как? — ужаснулся толстый. — Разве судья не получает подношений? А как же тогда узнавать, кто прав, кто виноват? Воистину ужасно то, что ты говоришь, а я слышу!
— Вот поэтому-то, о сын мудрости, — сказал тощий, — я, как ты видишь, и превратился в кожу да кости.
— Судья, который берет взятки! — завопил вдруг Абдурахман так пронзительно, что все вздрогнули. — Это неслыханное дело! Правильно поступил Насреддин, проучив этого жулика!
Тощий гневно поглядел на шпиона, но тот, подмигивая обоими глазами, продолжал орать:
— Ай-яй, пусть прославится имя Насреддина — защитника справедливости!
— Если ты, сын гиены, еще… — начал было тощий, но жирная ладонь легла на его колено, и толстый прошептал:
— Не шуми! Так надо… Лучше начинай свой рассказ.
Однажды Насреддин принес мне документ, к которому я должен был приложить печать. Дело касалось наследства его друга, портного Мукума, — участка земли. Я даже не стал читать этой бумаги — чем можно поживиться у оборванцев? Бездельник Насреддин несколько раз заходил ко мне, просил, угрожал, но уходил ни с чем. Но вдруг в один прекрасный — будь он проклят аллахом! — день этот мошенник Насреддин приносит мне в дар громадный горшок, тяжелый, как мельничный жернов.
— Чудесно! — пробормотал толстяк. — Горшок — это хорошо. Тяжелый горшок — еще лучше!
— Я заглянул — горшок был полон меда!..
— О, клянусь аллахом, — облизнулся толстый судья, — мед — это втрое хорошо!
— Я немедленно скрепил документ печатью и вручил его Насреддину.
— Справедливо, справедливо, — важно кивнул чалмой толстый.
— Но когда я захотел попробовать мед, то оказалось, что мед был в горшке только сверху, на толщину пальца, а под ним до самого дна — вонючая глина…