Весёлый Роман - страница 44

— И что, там каждый, кто придет с улицы, может так запросто говорить что ему захочется? — спросил я. Я совершенно не представлял себе, как защищаются эти диссертации.

— По правилам — каждый.

— И даже я, если бы захотел?

— Можешь и ты.

— Ты меня не разыгрываешь?

— Нет.

В общем, это интересная штука — защита диссертации. Каждому человеку стоит хоть раз пойти посмотреть. Что-то вроде товарищеского суда, где всем заранее известно, что подсудимый будет оправдан. Но для порядка читают вслух характеристики, отзывы авторитетных товарищей, а подсудимый все равно волнуется, непрерывно облизывает губы и ежеминутно почему-то нервно лезет в правый карман пиджака, но ничего оттуда не вынимает. Может, этот самый В. С. Громыко, когда еще учился в школе, держал в кармане шпаргалки?

— Не нужно, — сказал я Виле. — Видишь, что с человеком делается.

Но Вилю разве остановишь.

— Это вопрос принципиальный, — огрызнулся Виля. — И ты меня не толкай на путь ложной скромности и неуместной сдержанности.

И Виля действительно испортил аппетит этому будущему светочу философской мысли. Правда, мне показалось, что это не так уж часто бывает, как говорил Виля, чтоб посторонние выступали при защите диссертации. Уж больно зашептались в зале, когда он появился перед столом президиума, слишком большое удивление было на многих лицах. В общем, я себя чувствовал, по выражению мамы, «як собака на хрестинах»,[9] а Виле — как с гуся вода.

— У меня несколько частных замечаний, — сказал Виля, — которые, однако, касаются сути всей диссертации. Прежде всего, на странице двадцать седьмой своей интересной работы автор цитирует известные слова Эйнштейна: «Человек стремится создать для себя наиболее приемлемым для него способом упрощенный и понятный образ мира»…

Виля не держал в руках никакой бумажки. Как всегда, цитату и страницу он шпарил на память, и, как всегда, это произвело на присутствующих оглушительное действие. В общем, многие даже рты поразевали.

— Но уважаемый диссертант, — продолжал Виля, — неверно и упрощенно понимает эти слова «наиболее приемлемым для него способом». «Образ мира» — это значит модель, которая улучшается по мере развития науки и собственного опыта человека. Но модель эта в работе, которая сейчас обсуждается, уж слишком отличается от того, что моделируется. Можно, конечно, моделировать килограмм сахара, положив на другую чашку весов железную гирю. Но мы получим модель веса сахара, а не его сладости или питательности. Вот такая примерно модель и получается в диссертации. Неправильная перцепция соотношения действительности и ее модели не могла не вызвать и других ошибок. И они действительно имеют место. Особенно в таком существенном вопросе философии и этики, как счастье. На странице диссертации пятьдесят восьмой приводятся слова Короленко: «Человек создан для счастья, как птица для полета». Владимир Галактионович Короленко, безусловно, был замечательным писателем и очень образованным человеком. И все-таки у него был пробел в образовании. Он, как и наш диссертант, плохо знал Вольтера. Иначе Короленко не написал бы этих слов. Потому что задолго до Короленко Вольтер заметил: человек создан для счастья. На всем протяжении человеческой истории эта истина еще ничем не была опровергнута, кроме… фактов.

По залу прокатился гул, смешок.

— Автор диссертации, конечно, прав, — продолжал Виля, выждав, пока утихнет зал, — когда говорит, что материальное благополучие является базой человеческого счастья, что для счастья большинства людей необходимо освобождение человека от эксплуатации, уверенность в завтрашнем дне, предоставление человеку демократических прав и прежде всего права на труд, на отдых, на образование. Но автор диссертации все сводит к объективным условиям, очевидно, даже не задумавшись над тем, что нельзя считать счастливым человека, который сам не ощущает этого счастья. Тем более этого нельзя сказать о семье или целом народе. Не может быть счастья без радости, без наслаждения, без душевного подъема.

И, наконец, автор неправильно трактует вопрос о совести. На странице восьмой приводится цитата из Маркса, в которой говорится, что понятие совести имеет классовый характер. Но если вдуматься в слова, которыми автор комментирует эту цитату, то выйдет, что во имя классовых интересов можно поступать бессовестно. А это неправильно. Маркс имел в виду совсем другое. Речь шла о том, что в любом обществе носителями нравственного начала всегда были трудящиеся, что эксплуататоры по своей сути лишены нравственного начала, что в основе своей безнравственным является мир, где, как говорил Сен-Симон, от бедняков требуют щедрости и великодушия по отношению к богатым, где крупные преступники, угнетающие и обирающие народ, облечены властью наказывать за мелкие проступки, где труд и способности многих служат невежеству, лени и пристрастию к роскоши верхушки, где безнравственные люди призваны охранять нравственность.