Ветер в ивах - страница 10

Конец оказался даже ближе, чем предполагал Крыс.

После стольких волнений и долгого пребывания на свежем воздухе Жаб спал как убитый, и следующим утром друзья, сколько ни трясли, не могли разбудить его. Поэтому Крот и Крыс спокойно и решительно принялись за дела. Пока Крыс обихаживал лошадь, разжигал костер, мыл вчерашние тарелки, чашки и готовил завтрак, Крот отправился в ближайшую деревню, располагавшуюся, однако, довольно далеко, за молоком, яйцами и кое-какими предметами первой необходимости, которыми Жаб, конечно же, забыл запастись. Проделав всю трудную работу и вымотавшись, они отдыхали, когда на сцену выступил Жаб, выспавшийся, свеженький, веселый, и стал восхищаться тем, как приятна и беззаботна их нынешняя жизнь по сравнению с тяготами и беспокойствами домашнего хозяйства.

Они провели еще один славный денек, разъезжая по травянистым склонам холмов и узким проселочным дорогам, устроили, как и накануне, пикник на выгоне, но на сей раз гости позаботились о том, чтобы Жаб исправно выполнял свою часть работы. В результате, когда на следующее утро настал момент трогаться в путь, тот уже отнюдь не так восторженно отзывался о простых радостях кочевой жизни и даже сделал попытку снова улечься в койку, однако был извлечен оттуда силой. Как и прежде, они ехали по узким проселкам и только к полудню выбрались на широкий тракт – первый на их пути; тут-то бедствие – стремительное, непредвиденное – и обрушилось на них, бедствие, безусловно, значительное для всей экспедиции, но для дальнейшей биографии Жаба оказавшееся и вовсе судьбоносным.

Они беспечно шагали по тракту, Крот – рядом с лошадиной головой, пытаясь успокоить лошадь, поскольку та жаловалась на пренебрежительное к себе отношение, на то, что на нее никто не обращает внимания; Жаб и Крыс – позади фургона, болтая между собой, вернее, болтал Жаб, Крыс, думая о чем-то своем, лишь время от времени вставлял: «Да, точно. И что ты ему на это сказал?» – когда далеко позади послышался какой-то предостерегающий рокот, похожий на жужжание подлетающей пчелы. Оглянувшись, они увидели небольшое облачко пыли с темным источником энергии в середине, которое приближалось к ним на невероятной скорости, а изнутри его доносилось слабое «би-и-у-у-и-и», напоминающее тревожный вой испытывающего боль зверя. Оставив это явление без особого внимания, животные вернулись к своей беседе, но уже в следующее мгновение (так им, во всяком случае, показалось) мирная картина кардинально изменилась: мощным порывом воздуха и звуковой волной их отбросило в придорожную канаву. Нечто неслось прямо на них! Оглушительное «би-и-у-у-и, би-и-у-у-и-и!!!» взорвало барабанные перепонки, и перед глазами на миг промелькнули зеркальные стекла и сафьяновая обивка салона великолепного автомобиля – огромного, захватывающего дух, неудержимого – с шофером, вцепившимся в руль и неотступно глядящим только вперед. На какую-то долю секунды эта картина заполнила весь мир от земли до неба, после чего автомобиль, оставив за собой облако пыли, заволокшее и ослепившее их, снова превратился в точку где-то вдали, а рычание его мотора – в пчелиное жужжание.

Старая серая лошадь, дремавшая на ходу и грезившая о своем тихом пастбище, в столь бурной ситуации просто отдалась на волю врожденного инстинкта: резко рванув в сторону, она дала задний ход и, несмотря на все увещевания Крота, взывавшего к ее благоразумию и лучшим чувствам, продолжала пятиться, толкая фургон к глубокой канаве, тянувшейся вдоль тракта. Фургон на миг завис над канавой, а потом раздался душераздирающий треск, и канареечно-желтая повозка, их гордость и радость, рухнула в нее боком, превратившись в не подлежащие восстановлению обломки.

Крыс носился взад-вперед по дороге, не помня себя от гнева.

– Негодяи! – кричал он, потрясая кулаками. – Мерзавцы! Разбойники! Лихачи! Я найду на вас управу! Я напишу на вас заявление! Я затаскаю вас по судам!

Вся грусть по дому вмиг улетучилась, в данный момент он ощущал себя шкипером канареечно-желтого судна, посаженного на мель из-за безрассудной удали моряков судна-соперника, и старался припомнить все те изысканно-язвительные слова, которыми клеймил капитанов паровых катеров, когда волна, которую они поднимали, проходя слишком близко к берегу, заливала ковер у него в прихожей.