Ветры Босфора - страница 57

И опять же удивляясь себе, капитан-лейтенант ощутил нежданную свободу. Он не воспринимал более главного флагмана Порты как противника, которому невозможно противостоять. В минуту боя грядущее непредсказуемо. Капудан-паша не имел права поддаваться капризам горячей крови; но он поддался. И потому совершил ошибку, правда, для него, при его превосходстве в артиллерии, - не смертельную. Но ошибка адмирала затянет бой и будет стоить нескольким турецким морякам жизни.

Командир «Меркурия», не мешкая, упорно правил на норд-норд- вест, к своим берегам. И бриг, имеющий в галфинде наискорейший ход, при засвежевшем ветре заметно продвигался, отрываясь от «Реал-бея».

- Весла по борту! - крикнул Казарский. - К орудиям!

В усилиях гребцов больше не было никакого смысла. Пока люди на веслах, открывать огонь из карронад, которые стоят под ногами у гребцов, невозможно.

Нет худа без добра! Теперь и «Меркурий» будет стрелять не двумя ретирадными пушечками с кормы, а палить сразу из девяти орудий. Еще в Сизополе бомбардиры пристроили к карронадам ружейные прицелы. Это позволяло делать наводку более точной.

Первый бортовой залп «Селимие» был таков, что раскат грома показался бы приглушенным шепотом. Отдай командир брига команду на брасы - чтобы переменить положение реев и парусов - на десяток секунд позже, «Меркурий» бы всем бортом схватил чудовищную порцию чугунных ядер. Но только стена хлынувшего к небу потока да клубов дыма выросла за бортом. Бриг успел развернуться кормой к «Селимие».

Пока обвал воды ниспадал с неба и дымы рассеивались, бриг развернулся бортом к «султану», дал сам первый бортовой залп.

Казарский потерял представление о времени. За дымами день стал пасмурным. Солнце проглядывало сквозь них, утратив яркость, похожее на блеклую луну. Тридцатифунтовое ядро с «Селимие», пробив борт, уложило двух матросов. Первая кровь брызнула на палубу. Там, где всего минуту назад высились ростры [42] , пылал огонь, валил дым, и вся палуба была в мусоре разбитой щепы.

- Песок на палубу!… - распорядился Казарский.

Расчет Трофима Корнеева вел огонь скупее других. После каждого залпа Корнеев припадал глазом к ружейному прицелу, прикрепленному к стволу, неспешно прицеливался заново. Его лицо, всегда, и зимой, и летом, загорелое, покрылось потом, копотью. Русый волос прикоптило, и местами, полосами, круглая стриженая голова стала похожей на черную стерню. Бомбардир поднял руку: «К залпу готов». Карронада рявкнула, выбросив дым, просвеченный огнем, и откатилась. Казарский, вросший глазом в трубу, увидел: на палубе «Селимие» сверкнул столб красноватого пламени, возникла стена клубящегося дыма. Раздался грохот. Он был глуше выстрела батареи, но пересилил все звуки пальбы. И Казарский, и бомбардиры мигом сообразили, что произошло. Ядро Корнеева угодило в горку картузов с порохом у одного из орудий «Селимие». Подожгло порох. Ствол орудия разогрело. И оно, уже заряженное, взорвалось.

- Урра-а-а! - закричали бомбардиры.

- Молодец, Корнеев! - запально крикнул и Казарский. Слухом отметил неровность ответного залпа с «Селимие»: нет, взрыв, видимо, вывел из боя не одно, а два, а то и три орудия.

И тотчас свистнуло ядро над самой головой Казарского, прошило парус. Раздался сильный треск у ног, завертелся, забрызгал огнем брандскугель. А вблизи карронад, как и на «Селимие», картузы с порохом, горки ядер. И мельком в глазах Казарского юнга Гаврила Титов с песком бросается на брандскугель, засыпает огонь. Хладнокровно, словно распоряжаясь утренней приборкой, перебегает от орудия к орудию Конивченко, покрикивает на юнг с парусиновыми ведрами в руках. Юнги обдают разгооряченные стволы забортной водой. От стволов - пар. И резкой картинкой, оставившей глубокую зарубину в памяти, раненый, с головой и лицом залитыми кровью, матрос Файзуил Зябирев. Сидит на палубе, возле шпиля у люка крюйт-камеры. За кровью, брызжущей из раны, глаза красные.

- К фельдшеру! К фельдшеру! - кричит ему Казарский.

- Йох! Моя йох! - едва водит тяжелой головой Файзуил и показывает на пистолет на шпиле, не желая отходить от него.