Византия в европейской политике первой половины XV в (1402–1438) - страница 18

. Этим объясняется дружеская реакция на данное событие со стороны Константинополя. Император отправил папе поздравительное послание[146]. В нем он выражал свою радость по поводу того, что западной схизме положен конец. Там же он сообщал, что в Европе находится и выполняет его поручение Мануил Хрисолора и что в ближайшее время близкий родственник последнего, Иоанн Хрисолора[147], будет отправлен непосредственно к папе[148]. Александр V ждал встречи с Хрисолорой младшим, но когда тот прибыл к нему в Болонью, папа уже скончался[149].

Уверенность византийского императора в том, что с западной схизмой покончено, оказалась безосновательной. Изменилось лишь то, что после Пизанского собора к двум уже существующим папам добавился третий. Но в какой-то момент возникло ощущение, что раскол преодолен или будет преодолен в ближайшее время. В атмосфере зародившегося оптимизма в среде латинской интеллигенции появился проект унии с Востоком, в котором восстановление единства внутри католического мира расценивалось как первый шаг на пути к единой вселенской церкви. Его автором был канцлер Парижского университета Жан Шарль Жерсон[150]. После избрания Александра V он призвал его, указывая на происхождение папы, использовать такой уникальный и благоприятный случай для развития отношений с греками и добиваться унии с ними[151].

В том же 1409 г. Жерсон представил доклад на эту тему французскому королю Карлу VI[152]. «Нельзя забывать, — писал он, — что уния с греками ничуть не нарушит единства среди латинян, но, наоборот, даст широкую возможность людям доброй воли быстрее достичь всеобщего согласия»[153]. Решить этот вопрос, как считал Жерсон, можно на вселенском соборе. Он разделял концилиарные воззрения и потому отказывал папе в праве единолично выносить решения по спорным вопросам вероучения, видя в этом исключительную прерогативу собора. Здесь византийцы могли только согласиться с ним. Однако непременным условием Жерсон считал также признание греками верховного примата римского папы, являвшегося, по его мнению, гарантом целостности «мистического тела» церкви. Подобные идеи циркулировали в кругах интеллектуальной элиты Запада, но они же привлекли внимание и крупных политических деятелей. Ярким примером тому служит позиция германского императора Сигизмунда, о котором уже шла речь в предыдущей главе. Именно ему предстояло сыграть выдающуюся роль в деле воплощения концилиарной теории на практике.

Пизанский собор, как уже было сказано, вместо того, чтобы ликвидировать церковный раскол на Западе, на самом деле только усугубил его. Отныне сразу три претендента оспаривали друг у друга священный сан римского епископа. Церковь демонстрировала очевидную неспособность собственными силами преодолеть свой внутренний кризис. В этих условиях вмешательство светской власти в лице германского императора представлялось неизбежным и необходимым. Как показали дальнейшие события, Сигизмунд оправдал эти ожидания, направив свои усилия на ликвидацию западной схизмы. При этом уния с Востоком становится составной частью его церковной политики (как, впрочем, и его политики в целом).

Летом 1410 г. специальный посол Сигизмунда был направлен к папе Иоанну XXIII (преемнику Александра VJ 1410–1415)[154]. Среди прочих вопросов, составлявших цель его миссии, была и предложенная императором программа объединения западной и восточной церквей[155]. Как раз в это время, в июне 1410 г., курию, находившуюся в Болонье, посетил византийский посол Иоанн Хрисолора. О его грядущем визите император Мануил II извещал еще папу Александра V. Здесь же в тот момент находился и Хрисолора Старший (Мануил), так что два близких человека, по-видимому, имели возможность встретиться[156]. 30 июня Иоанн выехал обратно в Константинополь. Мануил тоже покинул Болонью в неизвестном нам направлении (наиболее вероятным считается Испания)[157]. Не исключено, что он лично посетил в мае-июне 1411 г. двор императора Сигизмунда. Во всяком случае, на него ссылался Сигизмунд в своем письме византийскому императору Мануил у II