Византийский сатирический диалог - страница 9

Так вот, старинные предания, или предания о нем самом сделали древлеречие его прозвищем.[112] Отец эгемона не только «премудрости древлей искусен»;[113] он — отважный воин и славится как стратиг;[114] в награду за доблесть он получил прекрасную супругу. Ее род также знатный из знатнейших, в жилах ее течет царская кровь, и происходит она из прославленного дома Дук (род этот, как ты знаешь, знаменит великими подвигами; по слухам, он получил свое начало в Италии от потомков Энея,[115] а впоследствии обосновался в Константинополе).

Нет человека, который бы не слыхал об ее отце, почтенном титулом ипата и отмеченном величайшими воинскими подвигами,[116] наградившем дочь несравненным душевным благородством. Все это я узнал тогда от людей, знакомых с историей его рода. Вероятно, немногое из многого и из великого лишь малое стало мне известно по недостатку времени. Но вернемся снова к прерванному рассказу и пойдем дальше.

IX. Итак, во главе шествия, прокладывая дорогу, двигался, как я сказал, отряд воинов. И только после небольшого промежутка, нарушившего шествие, словно прервалась сплошная цепь, показался красавец дука.[117] Ни вечерняя, ни утренняя звезда не являются так дивно, как в этот час предстал перед нами он. «Блестящи очи его, как от вина, и зубы его белы, как млеко».[118] Дука строен телом, высок ростом, прекрасен и соразмерен всеми членами, так что к нему можно отнести известные слова: «нельзя ничего ни отнять, ни прибавить». Стан высок и строен, как кипарис, но шея склонена немного вперед, словно природа умеряла так непомерно высокий рост дуки и облегчала этим изгибом свободу его движений. Прежде остального, еще из далекой дали, ты замечал его глаза.

А когда дука приблизился к нам, стоявшим на дороге и с естественным благоговением дожидавшимся его появления, все в нем стало казаться каким-то изменчивым и неуловимым. Подобно питью, что «с полезными зельями вместе и горечи много содержит»,[119] черты его менялись, являя временами прелесть Афродиты; когда ты всматривался в него пристально, глаза выражали суровость Арея, а немного спустя — величие самого Зевса. Затем глаза эгемона, которые он пристально вперял во все окружающее, совершенно уподоблялись очам Гермеса — так остры и живы они были; взор как бы пояснял его речи и придавал им убедительность. В таком блеске духовных достоинств предстал передо мною дука в этот день.

Волосы его не вовсе черны и не очень светлы; смягчая резкость этих цветов, смешение их создавало какой-то удивительно приятный оттенок. Ведь черные волосы кажутся неприбранными и некрасивыми, белокурые же женственны и слишком нежны, а смешение того и другого цветов в мужественность облика вносит некоторую мягкость. Не иначе как Сапфо[120] отшлифовала его речь, придав ей убедительность, прелесть и музыкальную соразмерность. Восхищенный ею, ты, несомненно, воскликнул бы: «Воистину, божественный муж!»[121] и был бы счастлив слушать его.

X. И вот, как только этот доблестный муж вступил в святой храм и обратился с молитвой к мученику, народ начал по обычаю славословить своего эгемона. Дука стал на узаконенное место и воззвал митрополита — так, вероятно, предписывалось правилами или обычаем. Когда затем с особой торжественностью (ибо присутствовали столь высокие лица) были исполнены все подобающие этому дню обряды, зазвучало истинно ангельское пение, благодаря ритму своему, тону и полной совершенства смене оттенков становившееся все более сладостным. Песнопение исполняли не только мужчины; женщины, святые монахини, стоя в левом крыле храма и разделенные на два полухория, тоже принимали участие в прославлении мученика. По окончании службы и полагающихся обрядов, я, как это водится, воззвав к святому, испросил у него счастливого возвращения, затем вместе со всем народом и дукой вышел из храма и отправился в свою гостиницу. Какими словами, Кидион, перескажу я тебе все ужасы, которые случились со мной после этого? Если при одном только упоминании о них меня охватывает глубокая печаль, представь себе, что я перенес, познакомившись с тяжелыми бедами и губительными недугами.