Вляп [СИ] - страница 9

Я ж вырос на асфальте, для меня и корова живьём — уже экзотика. А уж горилла… Да ещё — продвинутая… И вообще, я же ни в экологических движениях, ни в защите прав животных…! «Не состоял, не участвовал, не привлекался…». А тут охренительно здоровенная скотина пинает меня по рёбрам.

Меня! «Человека и гражданина». Который — «звучит гордо». Да я вот только встану, да я этого придурка…

И плакат большой нарисую: «Каждому гориллу — по отдельному помещению! Зарешеченному».

А, кстати, вот и он.

Урод вернулся не один. Как раз к тому моменту, когда я отвалился на спину. Кое-как выровнял дыхание и с блаженством ощущал, как на смену холодному поту снаружи приходит нарастающая боль внутри. Но не сразу, а постепенно. Драгоценные мгновения равновесия неприятностей. Кайф!

Ног я не чувствовал от коленей вниз совсем. Сами колени просто разламывало.

Вообще-то, я по жизни здоровый человек. Ну, относительно. И годы мои отнюдь не юные, и образ жизни… Да и сама жизнь…

Вот, к примеру, режущая боль в пальцах — давно и хорошо знакомо. Как-то на «северах» сдуру приморозил руки. Выстебнулся без перчаток. Буквально, от автобуса до казармы пробежался. Потом десятилетиями при переохлаждении появляются очень характерные болезненные ощущения. Острые.

Но это всё — полная нирвана по сравнению с тем, когда вам в лицо суёт горящую палку какая-то образина. Невообразимого роста, вида и запаха.

Ну, с ростом понятно — я лежу на полу. Точнее — на земле.

Темно. Сыро. Где-то вода капает. Запах… аж глаза режет. «Дышите ротом» — называется. Вроде какого-то подвала. Или ямы. И два уродища чего-то требуют. От меня. В этом моем… лежании. На своём идиотском горилльем абсолютно непонятном языке.

Нет, неправда — три. Уродов было три. Просто третий — мелкий. Два больших: один ублюдок, который был вначале. Второй — ещё мохнатее. Поскольку — в шубе. Явно не норковой. Проще — тот же тулуп, только коричневый и мехом наружу. Причём мех мусорный, свалявшийся.

А третий — вообще пугало огородное. Почти вдвое ниже, замотанное в какое-то тряпье. По груди и по спине — тряпье крест-накрест завязано. Из-под шапки, или чего там у него сверху, торчат какие-то лохмотья. Из-под которых выглядывает синий кусок скрюченного и свёрнутого на сторону носа. С длинной каплей на кончике.

Натюрморт… выразительный. Экспрессионисты — отдыхают, сюр — довлеет, шизуха — косит.

И вот это убоище усаживается на корточки возле моего темечка и начинает рассматривать мою голову. Слава богу, хоть не рубить. Или — отрезать. А то они… наловчились. Обезьяны с секирами.

Я вообще-то быстро учусь. С одного раза.

А ещё лучше — ни с одного.

«Мудрый учится на чужих ошибках. Умный — на своих. Дурак — ничему не учится» — международная народная мудрость.

Мда… По жизни взыскую мудрости, хотя не знаю, как бы собственной дурости избежать.

Триалог над мой головой начал принимать всё более интенсивный характер. Громкость и частота высказываний существенно возросли. Как ни странно, я, кажется, начал понимать отдельные слова. Точнее — частицы, междометия и местоимения. Типа «тя», «мя» и, естественно, (что наш российский слух везде слышит?) — «мать».

Позже я понял, что понял всё неправильно. И вообще: здесь эта «мать» не существительное, а часть глагола из здешнего Уголовно-процессуального. Но слух всегда слышит знакомое и ожидаемое.

Потом чучело огородное трубно высморкалось, помогая себе большим пальцем. Слава богу — в сторону, а не на мою многострадальную головушку. Появился ещё один обтулупленный ублюдок.

Видимо, персонаж в шубе был начальником. Ему ничего тяжёлого брать в руки нельзя. Типа: раз начальник — значит больной. Или — беременный. Новичок вдвоём с напарником подхватили меня под белые рученьки (болят будто ножом режут) и поволокли головушкой вперёд (и на том спасибо благодетелям), стукая ножками моими не хожалыми обо всякую хрень по дороге (а и пофиг — все равно ног не чувствую).

На улице было светло. Аж глазам больно.

Повезло. В смысле: солнца не было. Солнечный свет зимой… Такой радостный, праздничный. На белом снегу. Отражающийся, искрящийся, яркий…