Влюбленный Вольтер - страница 20

На Рождество Эмилия вернулась в Париж. По свидетельствам друзей, она вела там такую рассеянную жизнь, что ее невозможно было застать дома. Очень много времени она проводила с четой Ришелье и опять бегала за Мопертюи. В Сочельник: “Лучше мне было остаться в Сире, а вам в Базеле, чем так редко вас видеть. Я хочу вместе с вами отпраздновать рождение Элохима. Почему бы вам не прийти и не выпить за Его здравие вместе с Клеро и со мной? Я буду ждать вас между восемью и девятью. Мы пойдем на полуночную мессу и послушаем рождественские гимны на органе, а потом я отвезу вас домой. Я очень на это рассчитываю, если не воспротивится мадемуазель Деланьи”.

Вольтер вновь остался в Сире один. Без дела он не сидел. Работы в доме шли полным ходом, он заканчивал “Альзиру”, продолжал “Орлеанскую девственницу”, воевал со своими немощами и писал письма, число которых день ото дня росло. К Тьерьо, по-английски: “Ты говоришь, что готов покинуть Англию и приехать ко мне. Неужели это правда? Можешь ли ты осчастливить меня таким доказательством своей привязанности?.. Да будет твое обещание не мимолетным порывом чувствительной души, но твердым решением сильного и благородного ума. Приезжай, мой милый, заклинаю тебя. Нет никаких сомнений, что жить мне осталось не больше нескольких лет, так не лишай меня удовольствия провести эти мгновения с тобой... Писательство — ничто, если рядом нет друга, а друг, не умеющий читать, — неважная компания. Но друг, подобный тебе, — настоящее сокровище”.

С почтой из Парижа он получил “Японские сказки” Кребийона-сына (полные скабрезностей и издевок надо всем и вся, начиная с герцогини дю Мен и кончая буллой “Unigenitus”). Вольтер заметил, что если бы он сам сочинил такое, его бы заточили в Бастилию. Вскоре до него дошла весть, что молодой Кребийон в Бастилии. Тогда он сказал, что государство совсем не жалеет средств на содержание авторов в тюрьме, но если заходит речь о какой-нибудь крошечной пенсии для писателя, на это у него никогда нет денег. Это было не совсем справедливо. Сам Вольтер получал недурную пенсию от королевы, и даже в тот период, когда находился в Англии.

«А как продвигается “Рамсес”? — спрашивал он Си- девиля, приютившего у себя в Руане Линана. — Уверен, в нем множество поэтических жемчужин и гениальных мыслей». Он добавлял, что искусство удерживать внимание зрителей в течение пяти актов, это дар, ниспосылаемый свыше. Кроме того, у каждой пьесы есть собственная причудливая судьба, которую невозможно предсказать, пока не поднялся занавес.

Вольтер одолжил деньги некоему аббату Маккарти, который уехал на Восток, не расплатившись. И вот пришло известие, что в Константинополе аббата подвергли обрезанию и посадили на кол. Вольтер заметил, что ему многие должны, но до сих пор никого за это на кол не сажали.

Он с волнением ждал, как публика примет его “Альзиру”. Если пьеса провалится, “мои враги будут торжествовать. Дефонтены этого мира уцепятся за возможность осмеять меня и оплевать. Ибо такова людская несправедливость: ничто не наказывается так жестоко, как желание доставить удовольствие, когда попытка не удается”.

Аббат Дефонтен, спасенный Вольтером от костра, был теперь его смертельным врагом. Вольтер не мог простить пасквиля, который (если верить Тьерьо) аббат состряпал, выйдя из Бисетра. Он ненавидел этого человека и не упускал случая его уязвить. По какой-то непонятной причине Вольтер отдал аббату свое “Эссе об эпической поэзии” (написанное по-английски), чтобы тот перевел его на французский язык. Как все переводчики, аббат допустил один-два ляпсуса. Например, “с аппетитом съедаемые кексы” у него превратились в “снедаемого голодом Какуса (сына Вулкана)”. Вольтер с истошными воплями накинулся на эту и другие ошибки и выставил аббата круглым дураком. Он не переставал издеваться над злосчастной слабостью бедняги, называл его “il buggerone abbate”' и колол ему глаза “маленькими савоярами” (парижские трубочисты до сих пор почти все савояры). К месту и не к месту он повторял, что вырвал Дефонтена из когтей смерти. Короче говоря, Вольтер не щадил аббата. Дефонтен благородством не отличался и другую щеку не подставил. Он тоже обладал даром злить и имел сильное оружие — “Обозрение современных сочинений”, литературный журнал, издателем которого являлся. Вольтер, так любивший насмешничать, сам был подходящим объектом для насмешек: он, как говорят школьники, заводился с пол-оборота. Не в его характере — презрительно кривить губы и отмалчиваться, достаточно пустяка, чтобы он взорвался, как порох. Вольтер обожал сражения. Он любил общение во всех его формах, и в каком-то смысле нуждался во врагах больше, чем в друзьях. В литературных оппонентах у Вольтера недостатка не было.