Во главе двух академий - страница 24

Предполагал ли Пушкин действительно найти в княгине идейную последовательницу Дидро? Вряд ли. Читая «Записки», он представлял себе всю последующую жизнь и деятельность Дашковой — они не давали оснований подходить к ней с меркой Дидро.

Однако вернемся к нашей путешественнице. Ей сразу же суждено было быть наказанной за кичливость. Выходя из театра, Дашкова и Гамильтон попали в толпу, теснившуюся у входа. Солдаты разгоняли любопытных «ударами направо и налево». Пришлось назваться, последовали извинения, часовой провел их к карете. Дашкова выражает сожаление по поводу того, что подействовало слово «la princesse», т. е. ее княжеский титул, а не «уважение к ее полу», — в подобных рассуждениях она большая демократка.

Из Лиона Дашкова едет в Швейцарию.

На другой же день после своего прибытия в Женеву она посылает к Вольтеру спросить, может ли он принять ее. Фернейский патриарх отвечает, что будет счастлив.

Первая встреча с прославленным вольнодумцем разочаровывает Дашкову. Вольтеру 76 лет. Он стоит напротив своей гостьи на коленях в кресле, повернутом спинкой в ее сторону (он болен, ему тяжело сидеть), и не скупится на комплименты, театральные жесты и льстивые слова. «Пресловутая французская вежливость не исходит из сердца», — записывает Дашкова. Кроме Вольтера, племянницы его мадам Дени («она была довольно тяжеловесна умом для племянницы столь великого гения»), Дашковой и ее спутников, за ужином присутствуют два крупных парижских торговца. Дашкова узнает в них оригиналы двух портретов, которые она видела в гостиной мадам Дени. Дядя и племянница стараются им угодить. «Все это… помешало мне так испытывать удовольствие и так удивляться, как я того ожидала…»

При прощании Вольтер спрашивает Дашкову, увидит ли он ее еще. Она просит разрешения навещать его и беседовать с ним вдвоем.

«В эти часы он был совершенно другим, и в его кабинете или в саду я находила того Вольтера, которого рисовало мне мое воображение при чтении его книг».

Дашкова беседует с проницательнейшим мыслителем Европы, катается по Женевскому озеру, прикрепив к корме судна русский флаг, распевает русские песни и обучает им своих швейцарских друзей.

Екатерина Романовна прощается с Женевой, а вдогонку ей летит изысканнейшее письмо Вольтера, полное преувеличений и чуть ироничных восторгов, — стиль, отточенный великим льстецом и насмешником в переписке с коронованными корреспондентами.

В письме Вольтер называет Дашкову «достойным другом Томирисы». Полулегендарная массагетская царица Томирис считалась победительницей властелина Востока Кира (в VI в. до н. э.). Надо ли говорить, кого называл Вольтер этим именем в годы победоносных войн России?!

Известно и письмо Вольтера Екатерине II, где он описывает свою встречу с русской гостьей.

«Прежде всего должен Вас уведомить, что я имел честь видеть у себя в пустыне княгиню Дашкову. Лишь только вошла она в залу, тотчас узнала Ваш портрет, по атласу вытканный и гирляндами вокруг украшенный. Изображение Ваше, конечно, имеет особенную силу, потому что я видел, что, когда княгиня смотрела на это изображение, то глаза ее оросились слезами. Она говорила мне четыре часа сряду о Вашем императорском величестве, и мне время показалось не более как четырьмя минутами».[56]

В «Записках» Дашковой ничего нет об этом вышитом портрете.

Из Швейцарии на двух больших лодках путешественники спускаются по Рейну. Они останавливаются, когда им хочется осмотреть какие-нибудь достопримечательности. Карлсруэ с его прекрасным парком… Дюссельдорф…

Дашкова посещает здесь картинную галерею и поражает своей эрудицией директора: ведь полотно в полумраке ниши, — работа кисти Рафаэля!

В картинной галерее Дрездена проводит она несколько дней.

Но Дашкову давно уже тянет домой, и, ненадолго задержавшись в Берлине, она спешит в Петербург.