Во власти (не)любви - страница 36

стр.

Небольшое наследство, которое осталось от матери подходило к концу, а значит, ему позарез нужна она — с обворожительным лицом, обольстительными формами и не менее обольстительными цифрами на счетах своего папаши.

На обеденном перерыве как по заказу заместитель ректора Имелда Сибил велела всем студиозам академии собраться в Магистральном зале для очередного дурацкого объявления. Джина любила мрачноватую готичность этого зала: арочные окна с витражами, сводчатые потолки, ажурные кованные элементы, тяжелые оранжевые портьеры и блестящий мраморный пол, отражающий поверхности, точно зеркало.

В толпе, которая заполнила зал, Джина углядела довольно ухмыляющуюся кузину, которая многозначительно показала глазами на Вацлава. Он стоял в стороне ото всех, державшийся неестественно прямо и будто бы не обращающий внимания на смешки и косые взгляды остальных студиозов. Призрачно-серые глаза смотрели отрешенно, с каким-то застывшим выражением, губы были плотно сжаты, воротник серо-зеленой рубашки, как и всегда, наглухо застегнутой, плотно обхватывал его горло, а в руке Кнедл сжимал свою извечную сумку-планшет. Педантичный, собранный, подчеркнуто отстраненный он смотрелся настолько чуждым остальным студиозам, будто прилетел с другой планеты. Дюк Кремер, проходя мимо, нарочито сильно задел его плечом, на что Вацлав не сказал ни слова, лишь проводил Дюка долгим, внимательным взглядом.

Не дожидаясь, пока в Магистральный зал вплывет миссис Сибил и начнет долго и нудно вещать что-нибудь по поводу полезности общественной работы, не дожидаясь, когда Надин подберется к ней и начнет ехидничать, Джин сдвинулась с места и через весь зал пошла к Вацлаву. Каблуки черных лодочек звонко стучали по глянцевому мрамору, и ей казалось, что она идет не по полу, а по зеркальной глади какого-то причудливого узорного озера и вода ее держит. Джин специально сегодня распустила волосы блестящим темным водопадом и надела обтягивающее платье люминесцентно-красного цвета, такого яркого, что он казался мерцающим и сейчас намертво приковал внимание абсолютно всех присутствующих в Магистральном зале.

Если она и собралась кого-то публично поцеловать, пусть даже и на спор, пусть это видят все, пусть это потом горячо обсуждают в коридорах и аудиториях, и пусть счастливчику люто завидует вся мужская часть академии!

Вацлав, как и остальные, не мог отвести от нее восхищенного взгляда, но, кажется, даже предположить не мог, что она подойдет именно к нему и, притянув его за подбородок, прильнет алыми губами к его пересохшим губам так крепко, будто желая вытянуть из него душу.

Джин закрыла глаза, пытаясь убедить себя, что на месте нелепого Вацлава Кнедла совершенно другой мужчина — уверенный в себе, сексуальный, желанный. Самовнушение помогло — у этого неведомого мужчины, призрака без лица, были чувственные твердые губы, которые она уверенно раздвинула кончиком языка и, нежно и глубоко войдя в его рот, сплела с его языком, суля бесстыдные и нескромные ласки, о которых не смел бы мечтать даже самый грязный и испорченный развратник… Или девственник…

«У него еще не было женщины, святые из трущоб! Даже не целовался, наверное, ни разу…» — с каким-то отторжением поняла вдруг она.

Он девственник и он мечтал…

Вацлав ответил Джин неумело и жадно, так крепко прижав ее к себе, будто хотел вплавить в свою грудную клетку, втиснуть в самое сердце и навсегда оставить там. Она ощущала его ладонь на спине, то, как гладят чуткие, скованные дрожью пальцы чувствительное место меж лопаток, как наслаждаются гладкой текстурой ткани ее открытого платья.

И его дрожь передалась ей — трепетная, нервическая, сладострастная. Притиснутая к груди Вацлава Кнедла, Джин почувствовала под его уродливой рубашкой неровное, спотыкающееся биение сердца, которое перешло в бешеный галоп, и отстранилась.

Наконец-то отстранилась, не в силах оторваться от его распахнувшихся призрачно- серых глаз, в которых застыло потрясение и восторг.

Кузина широко улыбнулась Джин, показывая сразу обеими руками класс, по рядам студиозов неслась волна многозначительного «О-о-о-о-о» и оглушительного свиста, особо эмоциональные (преимущественно парни), поделились впечатлением от произошедшего в особо экспрессивной форме с употреблением нецензурных слов, а Дюк Кремер смотрел с такой яростной злобой, будто был готов сию же минуту стереть ее с лица земли.