Во власти (не)любви - страница 7

Девушка без тени смущения поднялась, сложив руки на аппетитной груди, подчеркнутой глубоким вырезом платья. Блестящие темно-каштановые волосы Джина, даже не глядя в зеркало, забрала на затылке так, что над ее головой вертикально торчал большой причудливый пучок, с которым она смахивала то ли на не выспавшуюся балерину, то ли на немного сумасшедшую гейшу. Любая другая девушка с такой прической бы смотрелась нелепо и смешно, Джина Моранте же выглядела стильно, точно вот так небрежно забирать волосы — последний писк моды.

Во взгляде преподавателя было столько холодной строгости, что Джина едва удержалась от кривой ухмылки. Он действительно думает, что она испугается его сурового тона? Что этот глупый семинар хоть что-то значит для нее?

— А какая там тема? — царственно вскинулась Джина. — Я прослушала, профессор.

— Что ж, я повторю свой вопрос, ко для начала потрудитесь снять очки, — отозвался Торстон. — Я предпочитаю видеть глаза своих студиозов.

Пожав плечами, девушка стянула солнечные очки и, положив их на столешницу, воззрилась на профессора золотисто-карими глазами, глубину которых не замутил даже помятый после бессонной ночи вид. Несмотря на то, что она подчинилась приказанию литературного профессора, пусть видит — уважения к нему в ней ни грана.

— В вашем изложении, мисс Моранте, я бы хотел услышать биографию Ивана Бунина, — проговорил Горанов очень медленно, как для умственно отсталой.

Джина поморщилась. Имечко неведомого писателя, биографию которого она, оказывается, должна была подготовить к сегодняшнему занятию и выучить наизусть, было откровенно нелепым и резало слух.

— Иван Бунин? — медленно, будто на чужом языке, повторила девушка, выгнув бровь. — А кто это? Почему, собственно, я должна о нем знать? Заслужил ли этот… Бунин, который давным-давно умер где-то в другой стране, чтобы я тратила на него свое драгоценное время? Вы можете честно ответить мне на этот вопрос, профессор Горанов?

Даже по мимолетному взгляду на Надин Делиль Джина поняла — кузина уже жалеет, что напомнила ей про семинар. Впрочем, от такого наглого ответа многих трепещущих перед язвительным профессором студиозов чуть удар не хватил. Какое же это удовольствие — говорить то, что думаешь, не ощущая волнения или страха! Но мало кому хватит смелости это удовольствие испытать.

Она беззастенчиво разглядывала мужчину, с интересом ожидая его ответа. Выгонит ее из аудитории или примется, брызжа слюной, доказывать, что этот… Бунин — какой-нибудь великий поэт или прозаик? В любом случае, скорее всего, Горанов взбешен — до этого ни один студиоз не решался и слова ему поперек молвить, не то, что высказать прямое неуважение к его предмету, а, значит, и к нему самому.

Но литературный профессор изумил.

— Это имя кажется вам нелепым, не так ли? Какой-то Бунин — смешная, чуждая вашему уху фамилия… — Торстон Горанов подался вперед, и во взгляде его было столько презрения, что это, к ее собственному удивлению, ощутимо укололо Джин.

— Знаете, мисс Моранте, а ведь я совершил ошибку. Вызывая вас к доске, я не учел, что имя Бунина, так же, как и сам величайший русский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе, так же, как и его потрясающее творчество лежит совершенно в иной от вас плоскости. Находится на ином уровне, подняться на который для вас слишком непосильная задача. В принципе, я мог быть снисходителен и сделать персональную скидку, если вы хотя бы попытались. Однако «неудовлетворительно» я вам поставлю не за это… А за напяленные на моем занятии солнцезащитные очки, вульгарное платье и эту неряшливую прическу.

Аудитория испуганно ахнула, а Джина не сдержала удивленной усмешки, потому что это было уже интересно. Она знала, что выглядит потрясающе — даже с этим идиотским пучком на голове и в совершенно не подходящем для учебы клубном платье, сверкающем драгоценными пайетками при каждом ее движении. Но Горанов хотел задеть ее, в отличие от других мужчин выразив полное пренебрежение к ее внешности… И у него, черт побери, это получилось!

Вообще-то неуд, выставленный Торстоном Горановым был подобен смертному приговору, ибо исправление его требовало титанических усилий. Нужно было перечитать кучу сложнейших произведений и ответить ему по содержанию, а так же от руки написать читательский дневник по всей русской критике. В своих наказаниях Горанов был принципиален и по-настоящему жесток, хладнокровно добиваясь от нерадивых студиозов выполнения всех заданий.