Во всей своей полынной горечи - страница 8

Через некоторое время листва на нем начисто облетела, лишь на верхушке остались два листика. Тополь умирал. Он стоял сиротой, уродливо голый, обреченный на усыхание — один среди роскошных туголистных ив и рябин.

Парфен Семенович подметил, что за летчиком и тополем наблюдает не он один. Кое-кто из жителей, подобно Парфену Семеновичу, утром выглядывал в окно: держатся ли те два листочка? Казалось, что, стоит подуть ветру, и они непременно сорвутся, потому что болтались бог знает на каком волоске, и было просто непонятно, что их удерживало на тоненьком хилом прутике. Если прежде у летчика и были сторонники, надеющиеся на слепой случай, то теперь решительно никто не сомневался, что затеял он зряшное дело. Мужчины, по целым дням игравшие в домино под ивами, откровенно посмеивались над ним. Но он все так же регулярно, каждый день — утром и вечером — продолжал поливать тополь.

Однажды (уже начались заморозки, и на листве мерцал по утрам белесый налет инея) даже Парфен Семенович не выдержал. Он вышел на балкон и обратился с целой речью к этому чудаку, возившемуся у своего усохшего деревца:

— То, что вы делаете, любезный, это против всяких правил. Поймите это наконец и не смешите людей. Я уже давно веду за вами наблюдение. То, что вы делаете, мартышкин труд. Я бы на вашем месте с таким же успехом поливал бы телеграфный столб. Или даже вон тот, железобетонный.

Сказано было остроумно, тонко, с чувством некоторого собственного превосходства, и Парфен Семенович, довольный собой и внушительностью произнесенной тирады, в ту минуту милостиво прощал этому упрямцу все его сумасбродные прегрешения против правил.

Летчик выпрямился, поднял голову.

На балконе стоял обрюзгший мужчина в пижаме и снисходительно-беззлобно улыбался.

— Да, да, — повторил Парфен Семенович с удовольствием, потому что неожиданное сравнение ему понравилось, — вот тот, железобетонный, можно поливать с таким же успехом.

— Кто же вам мешает это делать? — спросил летчик.

Парфен Семенович крякнул от неожиданности и не нашелся что ответить. Настроение у него было испорчено, а от благожелательности не осталось и следа.

Интерес двора к летчику со временем погас. На него просто перестали обращать внимание. Возится человек — ну и пусть!

Пошли дожди, задули пронизывающие ветры, наступили холода. Проспект к тому моменту закончили, вдоль него высадили молоденькие каштаны. А те два листочка на топольке не сорвались. Они так и держались до глубокой осени. А затем, как и положено, пожелтели а опали.

Пришла зима. Про тополь во дворе забыли, и только фигура мужчины в спортивной шерстяной паре — он по-прежнему продолжал вылазки в парк, — маячившая изредка вблизи занесенного сугробами тополька, заставляла вспоминать о летней истории с пересадкой.

А весной, когда стаял снег и почва прогрелась, летчик вновь, к всеобщему удивлению, возобновил свои занятия: взрыхлил землю вокруг тополька, подмазал краской старые раны. Люди во дворе пожимали плечами. А Парфен Семенович, обмениваясь внутридворовой информацией с соседом по балкону, выразился со всей категоричностью: «Это у него навязчивая идея. Вид психического расстройства. Такое, знаете, случается…»

Он не забыл той давней обиды и уже несколько раз мстительно проигрывал про себя диалог с летчиком, так досадно оборвавшийся: «Вы что же, природу перехитрить вздумали? Природа, она миллионы лет существует, и в ней всегда есть порядок, который нарушать нельзя. Про экологию слыхали небось? Наука такая. Теперь о ней все говорят. Да зачем вам сложные материи? Вот вам простой житейский пример. Если вы знаете, где та или иная вещица лежит у вас в доме, — она ваша, а вы, стало быть, ее хозяин. А не знаете — она вроде чужая, и вы начинаете ее искать, тратить умственную и физическую энергию… Пример, может, и не очень по существу, но достаточно наглядный. Порядок — основа всякого благополучия, всей жизни, если хотите».

Много еще других очень веских слов говорил Парфен Семенович своему обидчику и так убедительно доказывал свою правоту, что стал даже удивляться тому, что тогда, с балкона, не высказал всего сразу, смешался, как мальчишка.