Во всю ивановскую - страница 11

— Да я.. — Николай рванулся к двери.

— Не надо, не надо.

Мы остановили Николая и уверили, что для нас лучше, если он попарится с нами. Тем более с таким изобретением — Толя показал веник.

Но Николай сказал, что только вчера топил свою, и, пока мы парились, он заменил воду в ведрах, чтобы молоко, квас и остальное по-прежнему было холодненьким. Поздравил нас с легким паром. Мы заявили, что пар действительно легкий, но не окончательный. Сели подкрепить выпаренные силы. Николай стал пытать Толю: помнит ли он, какие места были в окрестностях Чистополья?

— Где Пронина кулига?

— Да ты что! Проня мой прадед, чтоб я не знал! А где Крутая веретья?

— Спросил, — усмехнулся Николай. — А где Савкино репище?

— А скажешь, где Лебединое озеро, так отвечу.

— А где Круглое, где Бродовое? А Ореховое поле где? А Тихонин ключ? А Утопша? Вот скажешь, где Утопша, сдаюсь.

— Да там, где шалаши ставили.

Николай кивнул, и состязание прекратилось.

— Николай Федорович, — спросил я, — а твои дети все эти места знают? И вообще молодые. Знают?

— Где уж там все-то. Вон Толя молодец, я думал, бывает наездами, так выветрилось, нет уж, что вложено, то вложено. Толь, видно, тянет сюда?

— Еще бы! Я и Гришку сюда везу, чтоб знал. Нынче сам изо всех сил просился, ни на какой лагерь Чистополье не променяет.

— Пчелы вот только у вас, — посетовал я, — днем меня прямо в голову жиганула.

— Умнее будешь, — решил Толя как врач, — пчелиный яд полезен. Другой рад бы специально голову подставить, а тебе повезло.

— Это Фомихи пчелы, — сказал Николай, — Фома был жив, пчелы у него были как мухи, а помер Фома, и пчелы у ней стали как собаки.

Мы пошли по последнему разу. Поддали как следует на камни и кирпичи, и они при последнем издыхании, геройски раскалили банный воздух.

Перешли в клеть. Там стояла Толина гармошка, Николай взял и поиграл немножко.

— Толь, — как мне показалось, сказал с грустью. — Как ты мне дом помогал делать, помнишь?

— Как же. Те с двуручником дорожили, пол сошкантивали.

— Да. А потом ты сочинил. И про пол тоже. «И дрогнет он в свой час под каблуком, а я рвану гармонь-полубаянку, чтоб друг в последний раз холостяком спел и сплясал лихую «сербиянку».

Когда Николай ушел, Толя рассказал, что Николай его одноклассник только до шестого класса, а там ему пришлось идти работать — умер от ран отец и от туберкулеза старший брат. И Николай больше не учился. До всего доходил сам. Но жену выучил, она учительница.

Не было нам суждено отдохнуть в этот вечер. Явился за нами и с ходу заявил, что мы обещали у них побывать, Толя Бляха медная.

— Когда это обещали?

— А в Красное-то ходили, перед этим. Я ж говорил, туда могли бы не ходить.

— Туда сильней тянули.

Толя вздохнул и велел мне надевать красную рубаху.

— А ты, бляха медная, коз-то нашел? — спросил я.

— Нашел, покажу.

Я впервые видел оренбургских коз пуховой породы. Длинношерстные чистенькие красавицы с умненькими жующими козьими мордочками и каменно замерший черноглазый козел очень мне понравились, и этим я очень угодил Толе. Чтоб не путать, назову его фамилию — Смертин. Он муж другой Толиной сестры, тоже Риммы, еще в гостях была тетка Лиза, сестра Анны Антоновны, и Ольга, ее дочь с мужем Николаем, очень молчаливым, по фамилии — Русских.

И в этом застолье были песни, частушки, пляски. Как подарок были две старинные песни, которых я раньше не слышал и которые до сих пор в Чистополье пелись. Вот первая:

Перед второй надо предупредить, что «герба» — это межевой столб.