Во всю ивановскую - страница 12

Второй песне Толя не подыгрывал, ее спели без аккомпанемента. Потом пели шутливые песни, где уж вели дочери, а не мать. Например, подражая церковным распевам, вспомнили комсомольскую самодеятельную тридцатых годов:

— Цыганочку мне! — требовал Толя-хозяин который раз.

— Да я уж их тебе целый табор наделал, — отвечал Толя-гармонист.

— Эх, Толя-Толя, огурчик ты мой малосольненький, — приговаривал Толя-хозяин, не давая снять ремень с плеча и не давая встать, командовал: —Зетцен зи плюх!

Уже за полночь засобирались.

— Ну, бляха медная, ни выпить, ни высказаться! Вы что, хотите без Есенина уйти, это не по-людски!

Спели: «Над окошком месяц, под окошком ветер, облетевший тополь серебрист и светел…» — и с этой песней вышли на улицу. Восток начинал алеть.

— Эх, бляха медная, недогуляли, — огорчался хозяин, — терпеть ненавижу, когда спешат. Уж сами пошли, так хоть узду оставьте.

Унося в памяти это последнее, совершенно непонятное мне выражение, шли мы по спящему селу. Толя и Римма негромко завели песню:

Где эти лу-унные ночи, где это пел соловей, Где эти карие очи, кто их целует теперь?..

Римма простилась, и Толя на прощанье спел: «Покидая ваш маленький город, я пройду мимо ваших ворот», а мне, сводя и застегивая гармонь, сказал:

— Надо выспаться, а то, в самом деле, «утро зовет снова в поход».

Петро наладил связь. Он после лугов вышел на линию, отмахал пешком чуть не сорок километров, но результат был налицо, связь работала. Толя позвонил знакомым врачам в райцентр Котельнич, и они обещали прислать машину. Звонили мы от Петра, взаимно жалея, что вместе не порыбачили. Петро весело говорил о той трехсуточной нагрузке, которая легла на него.

— Начальник базарит, мол, с опозданием починил. А работы там было на бригаду, и пришлось бы ее высылать, я и говорю: чего базарить-то, мы же все мужики, поработали — попили соответственно. Знаете ведь, парни, по себе, какая жизнь, как провода закрытые, — раскрываешь их и не знаешь, в котором месте стукнет. Я думаю, что я с этой работой обмандаринился и, конечно, уйду, но не сразу, я его доведу до молочно-восковой спелости.

— Слушай, Петро, а зачем тебе столько сена? Понимаю, что много скотины, но, может, поубавить. Она ведь вас заездит.

— «Ниву» покупаем, — отвечал Петро.

Толя рассматривал Почетную грамоту жены.

— Петро, у тебя разве Нине уже шестьдесят лет?

— Откуда? — воскликнул Петро.

— Смотря — в связи с шестидесятилетием за добросовестный труд. И еще не на пенсии? Оригинально!

— Да га что, это же в связи с шестидесятилетием СССР, — объяснил Петро, но понял, что розыгрыш Толи удался, и первый захохотал.

— Сам мясо на рынок повезешь? — продолжал спрашивать я.

— Ни в кои веки! Тут с этим просто, сейчас полно умельцев — шарят по сельской местности на своих машинах. Перекупщики. Берут на корню, все берут. И мясо, и ягоду, а уж мясо только сюда подай. Колхозникам же выгодно отдать больше, чем по закупочной. И с клеймением не возись, и со всякими справками от ветеринара. Тот еще начнет губы надувать, а то и не найдешь. А эти прохиндеи сами везде договорятся — и деньги из рук в руки. А потом уж с вас, горожан, они вдвое слупят. Это я вам точно предсказываю.

— Что?

— А вот что. Мужикам сейчас дали вздохнуть, кто пообористей и посильнее, тот и заживет. А перекупщики-спекулянты будут плодиться. А потом того, кто сильно меры знать не будет, налогом прихлопнут. Оно, может, и правильно — не хапай, ну, а кому-то и руки опять отобьют. Тут у меня, в этом суставе, — Петро постучал по голове, — есть кой-какие соображения.