Вокруг Света 1978 № 07 (2454) - страница 39

— Ты! Сколько ты должен этому кровопийце?

Старик не ответил. Но стоявший рядом паренек храбро выкрикнул:

— Все. Он должен ему все, что у него есть!

И голос паренька разнесся по заполненной площади, как удары колокола, как удары молота о наковальню.

— И твоя дочь, должно быть, его служанка? — не унимался Черный.

— Да. Уже была... — ответил паренек, еще больше храбрея в то время, как старик все ниже и ниже опускал голову.

И пробежали по толпе, как дрожь по пшеничному полю, встревоженному порывом ветра, торжествующие слова Черного:

— И ты, и ты, и ты... И вы, и вся деревня! Все!

Черный продолжал, безжалостно обвиняя. Никто не шелохнулся. Его голос был притягателен и непререкаем. Ведь все, о чем он говорил, было чистой правдой. Он весь преобразился.

— Ладно, Черный. Хватит, — сказал ему Американо, единственный, кто еще мог здраво оценить обстановку. Он понимал ситуацию. Хорошо знал таких людей, как Черный, способных разжечь ярость в толпе крестьян и дать им в руки вилы и серпы, которые потом приведут их к безумию.

— Нет! Сейчас они мои! — пробормотал Черный, продолжая свое обличение.

Американо понимал, что никакие доводы уже не остановят Черного. Поэтому он столкнул его со стула и, прежде чем тот попытался было возразить, сильным ударом в челюсть лишил его чувств. Увидев поблизости Кореа и Качоло, кивнул в сторону поверженного Черного и приказал:

— В лагерь его. Быстро!

И те унесли Черного, обогнув церковь, чтобы не пересекать площадь у всех на виду. Большинство людей не видело, что произошло. Только все вдруг почувствовали полную пустоту: так бык после нападения удивляется обману ослепительной красной мулеты. Только что магическая сила слова наделила их энергией неудержимой, энергией, способной смести помещика. Их отмыли от унижений, они стали чистыми, как море, твердыми как скалы. Они почувствовали мощь неодолимую. Они уже были готовы для священной вспышки — возмездия. И вдруг — глухая пропасть: они снова стали ничем.

Не хватило всего лишь воспламеняющей искры, молнии в небе, выстрела, блеснувшего кинжала, последнего клича, который повел бы их, исполненных силы, силы совсем еще не тронутой.

Но магистр реки (1 Главный речник, «хозяин реки», являющийся также и главой плотогонов. (Примеч. пер.)) этому помешал. Он вскочил на стул и погасил молнию голосом твердым и уверенным, священную вспышку, спокойствием своей строгой в черном костюме фигуры, как бы воплощавшей собой то, чем всегда был этот мир:

— Праздник окончен, сеньоры. Спасибо всем.

Ничего не сказали ни бледный Руис, воплощение животного страха всех тех, чья сила заключена лишь в деньгах; ни местный мэр — бюрократическая кукла, призванная узаконить эту силу. Говорил всем известный, неизменный магистр реки, глава мужчин еще с тех времен, как горы поросли соснами и Тахо понес свои воды к морю.

Перевел с испанского Борис Симорра

В Пятигорске стояла жара. «Тотошники» — завсегдатаи ипподромов — мусолили свои программки, тщетно пытаясь угадать победителя. Какие имена не назывались! Были тут: Фагот, Либерал, Запев, Кузбасс, Физулия, и даже Прогалина с Теплицей имели свой шанс. Но крут был тяжелый. Многие фавориты попросту отпадали. Ипподромные страсти, как футбол, доступны не каждому. Но, стоя на трибуне, невольно замираешь, когда на последней прямой атласные фигурки наездников, собранные как нервный спазм, (вручают себя коню. Владимира Петровича среди тренеров, жокеев, представителей спортивных обществ и конезаводов я узнал сразу. Выделяло его уверенное равнодушие к окружающей суете. Но пристальный профессиональный взгляд, которым он будто снимал мерку с каждой лошади, выводимой на круг, выдавал в нем опытного лошадника. Был он в светлом мешковато сидящем костюме, оттенявшем выжженное солнцем до черноты лицо и сухие подвижные руки. Я представился. На мой вопрос, какого он мнения о фаворите в очередной скачке, ответил суховато: «Финишный столб любит сильную лошадь». Его попросили заглянуть в судейскую, и мы наспех договорились встретиться прямо у него на ферме. На том и распрощались.