Вокруг Света 1984 № 01 (2520) - страница 8

...На столе груда бумаг — списки однополчан, письма, написанные от руки и напечатанные на машинке, а Сорокин достает все новые воспоминания артиллеристов, саперов, снайперов, комбата Водопьянова... Степан Варнавьевич читает вслух записи ижорцев, так читает, словно заново переживает те далекие, тяжкие и героические дни, когда уже в первые месяцы войны

в Ленинграде были сформированы 10 дивизий и 16 отдельных пулеметно-артиллерийских батальонов народного ополчения.

Не верилось людям, поднявшим к черным тарелкам репродукторов побелевшие лица, что настала война. Не верилось... Но вот пришло время, и колпинцы потянулись мимо заводской проходной за окраину города, чтобы в жаркие летние дни 1941 года с утра до ночи, не разгибая спины, рыть траншеи и противотанковые рвы, сооружать перед Колпином доты, зарывать в землю вокруг завода танковые башни.

В конце августа стало заметно далекое зарево пожаров над Пулковом, слышны разрывы снарядов. Вечером 28 августа, проходя заводским двором, машинист прокатного цеха Степан Сорокин увидел, как небо вдали чертят белые полосы трассирующих снарядов. Враг стоял уже на пороге их дома.

Рабочие спали на заводе, как солдаты на передовой, не уходя из цехов. Часа в два ночи Сорокина разбудили:

— Пора!

В завкоме у коммунистов и комсомольцев, отобранных в отряд, строго спросили:

— Кто не умеет стрелять?

Все смолчали, хотя многие впервые в жизни брали винтовку в руки. Сорокину попалась канадская винтовка в густой смазке, хранившаяся на складе со времен гражданской войны. Каждому выдали по сорок патронов. Из цехов уходили на передовую в том, в чем застал призыв браться за оружие: кто в пиджаке, кто в спецовке. Сорокин с сожалением поглядывал на свои скороходовские ботинки — не успел заскочить за сапогами домой в Саблино. Там уже были фашисты.

Так в рабочей одежде (многие даже не успели попрощаться с родными) ушли на передовую. Оборону заняли километрах в четырех от заводской проходной, на окраине Третьей Колпинской колонии. Обосновались поначалу в добротных подвалах, оставленных жителями домов. Разбросанные в пустых комнатах вещи, брошенная утварь, голодная живность, скучающая по хозяевам...— от всего этого веяло бедой.

Вернулись ребята из разведки встревоженные: «Немец рядом!» Стали рыть траншею. Чтобы разобраться, какой же противник перед ижорцами, ударная группа во главе с Водопьяновым получила задачу произвести разведку.

Ранним утром, когда туман еще клубился над Ижорой, двинулись к немецким позициям. Решили напасть внезапно, без поддержки артиллерии. На подходе к противотанковому рву столкнулись с солдатами в мышиной форме. Первый раз увидели врага в лицо: упитанного, хорошо вооруженного, хорошо обученного.

Один из ижорцев многие годы спустя написал: «Страшно очень было, чего там скрывать...» Но за спиной был родной дом, и ненависть бросила рабочих парней в штыковую атаку. Ворвались на кладбище. Захватили фашистский дзот, короткой очередью проверили трофейный пулемет — годится!

Гитлеровцы повернули назад. Под огнем пулеметов — наших поддержали бронемашина и легкий танк — откатилась первая серо-зеленая волна. Но на заводских ребят навалились вражеские автоматчики. Под кинжальным огнем залегли ижорцы у противотанкового рва и, не выдержав, стали отползать в сторону. Подбита бронемашина, танк. Но успели снять с них пулеметы и стали отходить, теряя товарищей, вынося на руках раненых...

Сорокин отползал вдоль дороги. Свист пуль заставлял вжиматься в каждую впадину. С шелестом проносились мины, взрываясь на булыжнике, и над головой летели каменные брызги. Впереди ползла Тося Галанина. До сих пор Сорокину ясно видится ее санитарная сумка с красным крестом. Сумка высовывалась из кювета, и пули то и дело цокали по брезенту.

— Тоська! Сними сумку — убьют! — хрипло выкрикивал Степан.

Но в сумке были очень нужные медикаменты и бинты для раненых. Га лещина не бросила сумку, перевернула ее на грудь. И снова упрямо поползла к рабочим...

Верные и терпеливые сестры и дочери ижорцев становились медсестрами, сандружинницами, снайперами. Семнадцатилетняя Женя Стасюк поднялась в атаку, увлекая за собой бойцов, и упала, сраженная фашистской пулей. Незадолго перед гибелью она писала матери: «...Сейчас находимся на передовой позиции... Мамочка, ты не расстраивайся, если же погибну, то погибну героем, ведь война без жертв не бывает. Постараюсь вернуться живой... Прощайте, мамочка!..»