Вокруг Света 1984 № 03 (2522) - страница 5

— А ведь мы могли опираться только на опыт старых приморских рисовых хозяйств.— Алексей Серафимович вновь разгорячился.— Дикого риса, то есть риса в естественных условиях, в этих местах никогда не было. Крошечные системы, которые строили здесь аборигены, были рассчитаны на год-два, от силы на три года урожая. А потом земля становилась бросовой. Ее надо было долго лечить, прежде чем она вернула бы себе прежнюю силу. Кто мог позволить себе такое «лечение»? Дорого! Да и раньше как считалось — осушили, распахали, вот и готовая пашня. Это опасное заблуждение. Пашню надо строить. Именно строить! Как строят дом или канал. Просто брать — и бесхозяйственно и безнравственно.

Постепенно многое из того, что говорил Тур, складывалось в стройную систему здешних дел...

— Почему пустуют чеки? Это пары. Земле нужно восстановить силы после риса. А что такое пары? Просто земля под травой. Ну а если ее как-то использовать, скажем, вместо травы посеять что-нибудь полезное. Ну а что сажать в эти хляби? В системе-то стоит вода. Возникает проблема осушения рисового чека. Как это сделать, не трогая соседних? Вот взгляните,— сказал Тур.

Мы остановились возле чека необычного вида. Он был похож на недавно окученный огород. Только на грядах сверху рос не картофель, а соя, в бороздах под грядами стояла вода.

— Вот один из вариантов,— пояснил Алексей Серафимович, — нарезаем гряды, поднимаем их над водой и сеем сою. То, что берет из земли рис, возвращает соя. И посмотрите, какая соя здесь растет!

А как же проблемы экологии? По словам Тура получалось, что если под экологией понимать только вопросы охраны заповедных зон, то и говорить тут не о чем. Оберегать эти зоны, вот и все. Ну а если всерьез об экологии, то это прежде всего круг вопросов, затрагивающий уровень нашей культуры в обращении с землей, лесом, водой. То есть вопросы разумного хозяйствования на земле.

— Мы вмешались в природное равновесие озера Ханки,— продолжает свои мысли Алексей Серафимович.— Да, сократили площади нерестилищ для рыб, сократили площади мест гнездования для птиц. Но ведь природа не терпит пустоты. Здесь развелись мыши. А раз есть мыши, появился колонок, появилась лиса. Разводятся фазаны, плодится енот. То, что жизнь эта прячется от человеческого глаза, не значит, что ее нет. Поверьте, она кипит здесь вовсю. На днях мы наткнулись на такую картину: лиса кружит вокруг выводка молодых фазанов, а фазаниха нападает на нее, да с такой яростью, такой агрессивностью! Лису мы, конечно, прогнали. А вчера утку-мандариновку прямо на своих чеках спугнул. А рыбы здесь сколько! Тьма рыбы. Зимует прямо здесь, в системе, где у нее нет врагов. Однажды на сбросном канале мы вели учет спасенной молоди. Оказалось, что если всю молодь организованно сбрасывать в озеро (предположим, что никто не потревожит ее там), то у Ханки просто не хватит кормовых ресурсов, чтобы прокормить всю эту прорву. Так что возможна и обратная связь — не только озеро питает рисовые системы, но и рисовые системы питают озеро. Только рыба на полях и каналах требует, разумеется, специальной опеки.

Иными словами, сегодня прямо на наших глазах на этих землях складывается новое природное равновесие.

Дождь, которого мы так долго ждали, пошел при нас. Накануне небо затягивало тучами, упало несколько капель, но подул ветер, и снова засветилось чистое небо. А в день нашего отъезда снова наползли тучи, снова морось и снова ветер, но он не разогнал тучи, а как будто прорвал их. По крыше застучало чаще и чаще. Дождь набирал силу. Дядя Гриша полез на стога накрывать сено, а мы с Колей снизу расправляли вилами края брезента. За спиной, в старом доме, переделанном под сарай, шумно вздыхала отелившаяся корова, рыли влажную землю в загородке свиньи, за забором сбились в мокрую кучу овцы.

В просторной летней кухне слышался полуукраинский говор тети Ксении. А дядя Гриша все ходил по двору, укрывая от дождя свое сложное хозяйство. Глядя на его неторопливые привычные движения, я вспоминал рассказы отца о дедовом хозяйстве, вспоминал интонации, с которыми перечислял он инвентарь: «...конные однолемешные плуги, бороны деревянные с покупными металлическими зубьями, косы-литовки». Перечислялось все это не через запятую, не как инвентарный список, а с паузами — потому что с каждым инструментом связана была в отцовской памяти особая пора деревенской жизни, со своими запахами и звуками — время, когда сеяли, когда косили, когда убирали урожай. По существу, отец перебирал слагаемые целого уклада жизни. Уклада, которым жила Сиваковка. И живет. Какую же надо иметь привычку к труду, зуд крестьянский в руках, чтобы поднять и содержать это хозяйство, не отрываясь от работы в колхозе...