Вокруг Света 1996 № 07 (2670) - страница 4
— Если бы не Эванс, мы, скорее всего, не имели бы даже того, что имеем. Проблемы, стоявшие перед ним, были огромны, но и искушение тоже велико... Он прекрасно понимал, что за объект ему предстояло раскопать. Ведь он не был ни первым, ни вторым... Кажется, вы уже не торопитесь?
Я закрыл объектив фотоаппарата и приготовился слушать. Патрик Фор благосклонно продолжил:
— Перспективы раскопок Кносса уже обсуждались археологами в то время, когда Эванс только мечтал об археологии, работая специальным корреспондентом «Манчестер Гардиан» на Балканах. Судьбе было угодно, чтобы к тайнам царя Миноса первым прикоснулся человек, в самом имени которого звучало предназначение. Это был критянин Минос Калокэринос — переводчик при британском консульстве в Кандии, торговец и археолог-любитель...
Вероятно, лавры Шлимана, продолжал рассказывать мой собеседник, не давали и ему покоя. Ну, в самом деле, почему Гомер, подсказавший Шлиману своими описаниями, где искать Трою и Микены, — почему он должен был оказаться недобросовестным, упомянув Крит, Кносс и царя Миноса? Калокэринос не усомнился в прозорливости гения, и в 1879 году заложил на холме Целепи Кефала, что в пяти километрах от Ираклиона, двенадцать траншей глубиной от двух до трех метров. Целепи Кефала в переводе означает «Холм Господина». Здесь до Калокэриноса копали многие, но именно ему повезло: в толще земли обозначились контуры громадного сооружения.
Раскопки удачливого грека и собранная им коллекция привлекли внимание археологов мира. Среди них был, разумеется, и Шлиман. Он прибыл на Крит в 1886 году, когда ему исполнилось 63. «Труды своей жизни я желал бы завершить раскопками Кносса», — писал Шлиман, не замечая со свойственным ему высокомерием ни Калокэриноса, нашедшего Кносс, ни американца Штильмана, предположившего еще в 1881-м, что раскопанные руины — это и есть руины Лабиринта. Приезд Шлимана на Крит был самой большой угрозой Кноссу после природных катастроф, потрясших остров в 1700 и 1470 годах до Рождества Христова, — так считали многие археологи. Они не могли простить ему того непоправимого ущерба, который он нанес своими раскопками Трое и Микенам.
— И если бы Шлиман получил возможность раскапывать Кносс, будьте уверены, сегодня на холме Кефала мы с вами ничего бы не увидели...
Француз умолк, достал из кармана бумажную салфетку, вытер пот со лба.
— Жарко. Пойдемте под навес в Тронный зал.
Мы спустились на этаж ниже и зашли в небольшую комнату-нишу с мощным потолочным перекрытием и остатками фресок на стенах.
— Вот трон царя Миноса, — сказал Патрик Фор с грустной усмешкой. — Тоже, разумеется, копия. Если бы здесь оставили оригинал, туристы давно бы уже стерли его до основания своими задницами.
Так что же все-таки помешало Шлиману? — спросил я.
— Шлиману помешал сам Шлиман, — отвечал француз. Боги, по-видимому, хранили Кносс. Дело в том, что главным препятствием для всех археологов, желавших заняться раскопками Лабиринта, была цена, которую турецкие землевладельцы установили за территорию Кносса. После находок Калокэриноса стоимость квадратного метра сразу же подскочила в десятки раз, но для Шлимана деньги не были проблемой. Он уже договорился о покупке всей площадки Кносса вместе с оливковыми деревьями, которые на ней росли. Олив, по договору, должно бы ло быть 2500. Дотошный Шлиман не поленился пересчитать деревья и обнаружил, что их всего 889. Взбешенный тем, что его — Шлимана! — надувают, он расторг сделку, тем самым отказавшись от возможности раскапывать Кносс!
— Эта амбициозность кажется невероятной, — заметил я.
— Да, но таков был Шлиман. — Патрик Фор помолчал, словно собираясь с мыслями. Дальнейшие события в его изложении выглядели не менее драматично.
...Эванс приехал на Крит спустя несколько лет после Шлимана. Он тоже познакомился с коллекцией Миноса Калокэриноса и даже купил клочок земли Кносса, впрочем, без особой надежды на осуществление серьезных раскопок. Тем не менее он не оставлял попыток выторговать Кносс у турецких властей.
В 1898 году вместе с британским консульством сгорела коллекция Калокэриноса. Но тогда же Крит получил автономию, и Эвансу удалось, правда, не без помощи Джозефа Нацидакиса, греческого общественного деятеля, купить весь Кносс за 122 000 пиастров.