Вокруг Света 1997 № 08 (2683) - страница 41

Полицейский придвинул арестанту стул, тот сел и, выпрямившись, стал неподвижно смотреть поверх головы профессора.

— Я профессор ле Верженн, знаю 26 восточных языков и наречий и хотел бы поговорить с Голкондским принцем Нао Толонда на его родном языке, которым он разговаривает, — сказал по-французски профессор.

Арестант не шелохнулся, промолчал и все каким-то отрешенным взглядом смотрел вдаль.

— Какой язык в употреблении в твоей земле?

Арестант вздрогнул, словно проснулся, облизал пересохшие губы и почти шепотом произнес — Голкондский.

— Вчера мне дали перевести твое письмо к брату в Голландию. Ты уж извини, — профессор хохотнул, — что я читаю чужие письма. Но здесь уж так заведено. — Он обвел взглядом зал и снова внимательно и уже серьезно посмотрел на узника. — Я, — он поднял указательный палец, — не мог понять ни слова. Также я просмотрел все словари языков, мне не известных, и не нашел там ничего похожего. На каком языке написано твое письмо?

— На авоадском, — сказал арестант.

— Но такого языка нет! — воскликнул профессор. — И ты мне можешь сказать что-то на этом языке? Как он звучит? Может, ты напишешь алфавит сего языка и рядом проставишь латинские литеры?

Арестант кивнул головой. Профессор подвинул к нему чернильницу, дал перо и бумагу.

Арестант долго смотрел на кончик тонко оточенного пера, размышляя о чем-то, потом решительно макнул перо в чернила и стал выводить на бумаге невообразимые каракули, в которых, правда, было что-то от восточных литер, и возле каждой проставлял: А, В, С, О...

— В авоадском языке всего двадцать литер, — закончив писать, он протянул лист профессору.

Профессор де Верженн достал из кармана камзола увеличительное стекло и стал внимательно разглядывать написанное.

— Любопытно, любопытно, — бормотал он, — но науке сие неизвестно. Можешь ли ты рассказать на твоем языке, что ты написал брату?

Арестант холодным и твердым взглядом посмотрел на профессора, и вдруг из уст его, громко и четко, зазвучала гортанная и мелодичная речь. Он говорил долго, а потом вдруг сник и затих.

Профессор, не отрываясь, смотрел в глаза арестанта, и теперь тот словно был во сне.

— Знаешь ли ты персидский? — вдруг по-персидски спросил профессор.

Арестант молчал.

— Говоришь ли ты на турецком, раз был в турецком плену? — по-турецки спросил профессор.

Арестант снова промолчал.

— Говоришь ли ты по-русски? — спросил профессор.

— Да, — неожиданно вздрогнул узник, — я почти пять лет пробыл в России и хорошо знаю сей язык.

— В каких городах России ты побывал? — уже по-русски спросил профессор.

— В Харькове я был в плену более всего. Там обучался по-русски, арифметике, рисовать в тамошней школе. А в Санкт-Петербурге работал я в типографии, — по-русски, с каким-то акцентом отвечал арестант.

— В типографии, — кивнул головой профессор. — А, будучи в Париже, ты каждый день ходил в Королевскую библиотеку?

Арестант кивнул утвердительно.

— А скажи, любезнейший, знакома ли тебе книга моего доброго друга аббата де Ла Порта «Всемирный путешествователь», где есть описание всех по сие время известных земель в четырех частях света?

Вдруг холодный и твердый взгляд арестанта на секунду исчез и он с какой-то звериной злобой посмотрел на профессора.

Профессор уловил это выражение и стал совершенно серьезен.

— Скажи мне имя отца твоего. — Профессор ткнул тростью в каменный пол, и словно выстрел прозвучал в гулком и темном зале.

— Низал-эл-Мулук имя моего отца.

— Ты прав, мой мальчик, — почему-то ласково сказал профессор. — Был такой правитель Голконды Низал-эл-Мулук. В своем труде аббат де ла Порт подробно описывает его историю. — И он, закатив глаза, стал как бы читать книгу аббата:

— «В 1737 году Низал-эл-Мулук, Великий канцлер Могольской империи, сделался через брак с императорской дочерью королем всего Декана». Ты хорошо изучил эту историю и другие путешествия аббата в разные части света. И если ты помнишь, что пишет аббат о жителях Голконды, то сии индейцы ростом высоки, цветом больше оливковы, нежели черны, и очень боязливы.

Профессор спрятал увеличительное стекло в карман камзола, еще раз внимательно посмотрел алфавит, написанный арестантом, и встал.