Волчья песнь - страница 7
— Столько лет… — тоскливо сказал Горька. — А если мы проиграли войну? Если мы последние люди в Галактике, которые сопротивляются? Если…
— Это ничего не меняет, — твёрдо подчеркнул Сашка. Они снова посмотрели друг на друга — и рассмеялись вместе.
— Поменялись ролями, — сказал Сашка. — Ты всегда так — приходишь и оттягиваешь на себя тоску.
— Тебя, по-моему, ещё что-то беспокоит, — проницательно заметил Горька.
— Так… — Сашка подался вперёд, обхватил руками колени. — Хотелось бы мне точно знать — где мы сейчас и где основные гарнизоны обезьян. Мы ведь два месяца по чащам отсиживались после той погони, небось, всё поменялось… Жаль рацию кокнули.
— Новую достанем, получше, — махнул рукой Горька. — А что до остального… может, Люську попросишь?
— Да ну… — покачал головой Сашка. — Она после каждого раза пластом лежит сутки… Может, лучше давай прикинем на твоих палочках?
— Балушки, — махнул рукой Горька.
— Если б не твои балушки — нас бы прошлой осенью — как лягву на кочке даванули бы.
— Совпадение, — возразил Горька. Сашка подтолкнул его:
— Ну давай, давай, я ж вижу — тебе самому до смерти хочется!
— Ничего-то от тебя не скроешь, — проворочал Горька, усаживаясь со скрещенными ногами и запуская руку в карман, подшитый к изношенному ремню.
Оттуда он достал горсть небольших — пару сантиметров на сантиметр каждая — палочек из орешника с тщательно вырезанными ножом и окрашенными бурым рунами. Таким гаданием Горька Белкин начал увлекаться ещё до того, как началась их эпопея — ещё малышом, ему рассказал об этом и показал кое-что англосакс-офицер из гарнизона. С началом же партизанщины руны стали давать странный эффект.
Потряхивая в ладонях палочки и глядя вверх, на звёзды, Горька тихо заговорил нараспев:
— Вопрошаю я первый раз, о могучие -
Что будет?
И второй раз вопрошаю -
Что будет?
И третий мой вопрос тот же -
Что будет… завтра? Ну, командир, рискуй, — словно предлагая напиться, Горька протянул ковшик ладоней Сашке. — И не кричи потом, будто что-то не так.
Не раздумывая и не глядя, Сашка выбрал три палочки — на короткий срок. Разложил их уже на своей ладони.
— Что там? — спросил Горька, осторожно ссыпая остальные руны в мешочек. Голос его был спокоен — свои гадания он рассматривал то ли как забаву, то ли как предупреждение, которое вовсе не обязательно сбудется — и даже верней всего не сбудется, если принять его во внимание. И всё-таки глаза парня поблёскивали любопытством.
На ладони Сашки лежали -
Горька увидел кривую улыбку на губах друга.
— Нид-Хагел-Кен. Нужда-Град-Рана.
— Может, нам легче сразу всем повеситься? — не без юмора предложил Горька. — Такой-то расклад на завтра…
— Придётся всё-таки к Люське идти, — Сашка сжал палочки в кулаке, потом — ссыпал в подставленную Горькой ладонь. — А то у меня на завтра другие планы. Пошли.
— Подожди, — Горька удержал Сашку за рукав. — Олмер поёт.
Они перевернулись на животы и, лёжа по обе стороны камня-пирамиды, умолкли.
Стоя у огня, Олмер улыбался. Он никогда серьёзно не относился к своему умению, хотя ему не раз говорили, что такому — впору публиковаться[5]. Но его "поделки", как он их называл, принимались у походных костров "на ура" и часто ложились на слух и язык, становясь песнями отряда. Может, они и не были особенно изысканными, но как нельзя лучше подходили к жизни затерянных в лесах ребят — частью того, что помогало оставаться людьми в отношениях хотя бы между собой…
И вот Олмер запел. Без сопровождения, конечно — но голосом ещё не сломавшимся, очень чистым и звонким, как голос серебра: