Вольфсберг-373 - страница 24

Меня посадили в углу кухни, в которой пили и веселились уже далеко не трезвые солдаты. Передо мной, по приказанию маленького капитана, поставили кружку, наполовину налитую брэнди, необычно белый ватный хлеб, салат с майонезом и бледно-розовую нежную ветчину. Я не могла проглотить ни кусочка, несмотря на то, что со вчерашнего вечера ничего не ела. Не смею пожаловаться на солдат: они видели во мне просто сильно усталую женщину, военнослужащую, какие были и в их частях. Многие даже проявили некоторую грубую сердечность, похлопав меня по плечу и участливо спросив, почему я не ем. Совсем молоденький мальчик, немного старше моего сына, поднес мне кружку крепкого чая с молоком и вынул из кармана пачку папирос.

Чай я выпила с наслаждением. За время всей войны у нас его не было, и как раз, когда я его кончала, в кухню из офицерского отделения вошел носатый капитан и подсел за мой стол. В его взгляде была нескрываемая ирония. — Ешьте! — сказал он, криво усмехаясь. — Не каждый день масленица. Все равно, то, что не будет съедено, мы не оставим немецким свиньям: выбросим в мусорную яму, обольем керосином и подожжем.

Как только я опустила пустую кружку на стол, капитан приказал мне встать и идти за ним. Отвел меня на чей-то сеновал, запер за мной дверь на засов и ключ и насмешливо крикнул: — Гуте нахт, гнедиге фрау! Спите спокойно. Я вас запер, чтобы вас кто-нибудь не украл.

…Опять ночь без сна. Глаза — как песком засыпаны. Все тело ныло. Долго сидела и курила английские душистые папиросы, следя за тем, чтобы не поджечь солому. Через высокое слуховое окно ко мне заглядывала полная луна. Сначала мимо сеновала по улице проходили горланящие солдаты, затем все стихло.

Меня смущал засов и замок. Что это: арест? Мысли роились в голове, как беспокойные мухи. Прилегла, подложив рюкзак под голову, но заснуть все же не могла, думая о завтрашнем дне.

Он пришел, этот день, 25-го мая 1945 года. Часов до девяти я маялась, запертая в сеновале. Очевидно, отоспавшись, позавтракав, свеже побритый капитан сам пришел за мной. На лице его была приторно любезная улыбка. Не дал мне поднять мой мешок, взял его сам и, перебросив через плечо, жестом джентльмена предложил идти вперед, сказав: — Апре ву, мадам!

На улице стоял небольшой грузовик, покрытый брезентом. Капитан подсадил меня в машину и очень вежливо пожелал счастливого пути, прибавив, что меня везут до главной дороги, и что я, по всей вероятности, очень скоро найду свой полк.

Солдаты опустили полы покрышки, затянули ремешки и, крикнув: «О-кэй!» прыгнули в будку к шоферу. Заработал мотор, и мы двинулись в путь.

Я сидела одна, в полумраке. Приникла глазом к дырке в брезенте. Мимо мелькали скалы, деревья, столбы, какие-то поселки и отдельные фольверки. Куда мы ехали, я не имела представления и не могла догадаться, не зная местности. Вынула из мешка карту, нашла на ней Обер-Феллах и старалась предположить направление. Все было тщетно. Незаметно меня стало укачивать, как в колыбели, и, опустившись на деревянную скамейку, я заснула крепким сном.

Проснулась от толчка и внезапной тишины. Мотор автомобиля не работал. Мы только что где-то остановились. Я услышала скрип ворот, голоса, громкий говор по-английски. Кто-то отдернул полы покрышки, и меня на секунду ослепил яркий солнечный свет.

Грузовик стоял перед воротами грандиозного лагеря, обнесенного густыми рядами колючей проволоки. Кругом улицы, осененные большими каштанами. Перед машиной стояли две пожилые англичанки в военных формах, обе рыжие и некрасивые. У обеих в кобурах тяжелые револьверы. Подняла взгляд. Над воротами доска, и на ней выведено:

«Репатриационный лагерь граждан СССР».

…У меня потемнело в глазах. От ужаса горлу подкатила тошнота. — Вот куда меня прислал носатый каштан «для встречи с полком»!

Одна из рыжих женщин в чине майора махнула мне рукой, заметив мой взгляд, и крикнула резко: — Джамп даун!

Схватив рюкзак за ремни, я спрыгнула на землю и одним взглядом охватила две сторожевые будки по обе стороны ворот, длинный ряд черных, как сажа, бараков, кишащую массу мужчин и женщин, походные кухни и метрах в десяти от нас группу военных в советских формах.