Вольная жизнь - страница 18
Сидящий на полу матрос поднялся и, приложив руку к груди, наклонился к Грине:
— Прости, кореш… Перебрал.
На эстраде появился парень в расстегнутой до пупа красной рубахе, в белых брюках. Он колесом прошелся до микрофона. Это был новый певец Юра.
Юра объявил в микрофон:
— По традиции — любимая песенка экипажа плавбазы!.. Оркестр грянул песенку. Юра запел:
Выход Юры поправился, и весь зал подхватил песенку.
Утомленные жених и невеста подошли к галиному дому. Галя, взглянув на Гриню, ласково потрогала огромный „фонарь“ под его глазом.
— Это все из-за меня!
— А-а-а, чепуха!.. Не так били.
— Спасибо тебе за все. За ресторан, за эту лунную ночь… И вообще за все!
Они зашли в подъезд. Гриня тут же сграбастал ее и крепко поцеловал в губы. Галя ласково отстранилась.
— Какой ты ненасытный.
— Я у тебя переночую, да?
— Только прошу тебя, потише. Сам понимаешь — коммунальная квартира, восемь семей живут, а в комнате дети спят.
— Понятно, снимаем ботинки.
Гриня сбросил свои светлые мокасины, пошел на второй этаж. Галя тихо шла за ним. Неслышно открыла дверь. Они на цыпочках прошли по коридору забарахленной коммуналки. За углом перед кухней Галя открыла дверь своей комнаты. Гриня поставил у порога туфли, Галя сбросила свои и сняла шубку. В комнате было темно. Они шептались.
— Чай поставить? — спросила Галя.
— Ну его. Давай скорей баиньки.
— Раздевайся. Только свет не включай.
И первой сняла с себя платьэ, чулки. Гриня стащил брюки, куртку, разделся до трусов. Коротенькая комбинация Гали высоко открывала ее белевшие в темноте стройные ноги.
Подойдя к кровати, Галя включила небольшой торшер… В кровати, наполовину прикрытой одеялом, спал здоровенный волосатый мужчина. Галя остолбенела, окаменел и Грйня. Мужчина открыл глаза, прищурился и сел в кровати, опустив ноги на другого мужчину. Тот спал у кровати, на коврике.
Гриня узнал в сидящем Патлатого. На коврике же спал Лысый, Патлатый пошире открыл глаза и удивился:
— Гера… ты?
Лысый тоже открыл глаза, приподнял голову и посмотрел на Галю.
— Я ж говорил вам, девушка, что мы где-то встречались. В это время проснулись спящие „валетом“ на диванчике дети. Они радостно закричали, перебивая друг друга:
— Мама, к нам папка вернулся!
— Папа дома!.. Папа дома!
Они кинулись к отцу. Девочка обхватила его за шею, парень тоже прижался к нему. Оба с ненавистью глядели на Гриню.
В широко раскрытых глазах Гали появились слезы, она закрыла лицо руками.
Гринй все понял и покорно кивнул:
— Все ясно. Всем привет!
Сгреб под мыщку свою одежду, взял в руки ботинки и в трусах вышел из комнаты… На лестничной площадке натянул брюки, надел рубаху. Дверь открылась, на площадку вышел Патлатый с шубкой в руках, заговорил вполне дружелюбно.
— Я все понимаю, Гера… Сам кругом виноват.
Гриня молча одевался, но, как ни странно, особой горечи он не чувствовал.
— Ты тут кое-что прикупил возьми! — протянул шубку Патлатый.
— Извини, друг. Купленные вещи назад не принимаем.
— Тогда одолжи на пузырь, — тут же попросил Патлатый. — Сам понимаешь к жене вернулся. Надо отметить!
Гриня достал тонкую пачку оставшихся у него денег, отделил купюру. Патлатый изящно выхватил ее из его рук.
— Хороший ты парень. Заходи как-нибудь.
— Спасибо, — чиркнув молнией куртки, Гриня побежал по лестнице.
— Кепарик забыл!.. — Гриня оглянулся. — Патлатый держал в руках его кепочку, рассматривая этикетку. — „Симпл лайф“… Все правильно!
Гриня усмехнулся:
— Может знаешь, что там написано? А как же!
— Ну?…
Патлатый трезво и остро взглянул на Гриню.
— Тут написано: красиво жить не запретишь.
Подначка попала точно. Гриня сказал:
— С меня двадцать копеек.
Он надел кепочку, засунул руки в карманы и, насвистывая любимую песенку плавбазы, побежал по ступенькам вниз.
Штормило за ревущими сороковыми. В океане тьма, светили только прожектора плавбазы.
Плясал на бешеной океанской волне маленький тунбот. В него посыпался из брезентового рукава мелко накрошенный лед, за ним по штом-трапу — экипаж.
В унисон ревели ветер и мотор ярусоподъемника, скрежетал барабан, наматывая стальной трос с острыми крючьями. Отчаянно бьющаяся туша тунца упала в тунбот, за ним — другая… В сто „этажей“ матерился боцман, сопровождая свои команды, но „слова“ трудно было расслышать в свисте ветра и грохоте двигателя.