Волшебная сказка Томми - страница 11

Ну хорошо, хорошо. Мы с ним — бойфренды. Так что вместо того, чтобы разбираться в тонкостях терминологии, я сказал:

— Да, Финн, все правильно. Я — бойфренд твоего папы.

— Я знаю, — перебил он. — Я же не маленький...

Он высунул язык и принялся рассматривать улыбающихся знаменитостей. А я подумал: вот блин, и до чего мы сейчас договоримся?

— Просто мне кажется, что ты не должен делать то самое с девочками. Это не очень красиво по отношению к моему папе. — Его голос дрогнул на слове «папа», и мне показалось, что он сейчас заплачет. Он сидел, низко склонившись над столом, но я видел, как дрожит его подбородок. Впрочем, Финн быстро взял себя в руки, поднял голову и посмотрел на меня, явно провоцируя на замечание насчет слезинки, готовой выкатиться из уголка глаза.

— Финн, прошу тебя... я... я...

Полный сюрреализм. Я проснулся всего лишь десять минут назад, пять из которых отчаянно напрягался по поводу своей фразы в лучших традициях второсортных порномелодрам, сказанной под воздействием изменяющих сознание препаратов, а остальные пять... ладно, последние пять минут были очень даже приятными, хотя и не менее напряженными, — и вот теперь восьмилетний ребенок устроил мне форменный допрос о моих сексуальных пристрастиях в качестве альтернативы коллажу из вырезок. Я попытался еще раз:

— Финн, мы с твоим папой большие друзья, и... мы оба знаем, что нельзя слишком сильно привязываться друг к другу, потому что от этого людям бывает плохо... и поэтому мы иногда встречаемся с другими людьми, и это значит лишь то, что, когда мы опять вместе, мы... мы понимаем, как нам хорошо... ну, что мы опять вместе, и тогда нам становится еще лучше. Понимаешь?

Неплохо, подумал я. Очень даже неплохо, если учесть (a) время суток, (b) вчерашнюю бурную ночь, © посторгастический упадок сил и (d) что я раньше вообще не задумывался над этим вопросом.

Финн на минуту задумался, переваривая услышанное, потом взял ножницы и принялся вырезать улыбающуюся гимнастку, бывшую олимпийскую чемпионку, которая впервые после недавнего развода впустила в дом журналистов.

— Я просто хочу, чтобы ты стал моим вторым папой, Томми. И папа, по-моему, тоже хочет, — сказал он тихо. Слезинка все-таки выкатилась из глаза и упала на диван бывшей гимнастки.

Господи Боже, подумал. Ну, еб твою мать.

И что я должен был на это ответить? Финн сидел передо мной такой маленький и несчастный, делал вид, что его интересует журнал, но я же видел, как он сглатывает слюну, изо всех сил стараясь не разрыдаться. Мне хотелось обнять его крепко-крепко и сказать, что все будет хорошо, что я тоже хочу стать его вторым папой, что я уже почти он и есть, правильно?

Но я не стал этого делать. Просто не смог. Его последняя фраза выбила меня настолько, что я просто оцепенел. Для меня это было слишком. Слишком много всего, слишком рано. И еще где-то на периферии сознания маячила мысль, которую я никогда бы не высказал вслух, что, быть может — и даже вполне вероятно, — все будет плохо. И я никогда не стану его вторым папой. Я не знал, сколько еще мы пробудем вместе с папой этого мальчика и надолго ли я задержусь в его жизни — по крайней мере в том качестве, в каком присутствовал в ней теперь.

И все же, осознав для себя все предыдущее, я понял, что, если мы с Чарли расстанемся навсегда, вместе с ним из моей жизни исчезнет и Финн — и это было, наверное, самое страшное из всего, о чем я успел передумать за время нашей короткой беседы с Финном. Вот уж точно: еб твою мать и никак не меньше. Называется, сходил на кухню за соком. Я даже не знал, что Финн будет дома. По субботам Сейди обычно уводит его гулять, чтобы мы с Чарли могли поваляться в постели подольше, но в ту субботу, я вспомнил, у нее намечалась примерка или как там оно называется (сама Сейди потом назвала это действо костюмированной трагедией с элементами фарса), и ей нужно было уйти на работу пораньше.

И сколько он, интересно, сидел тут один, несчастный, всеми заброшенный ребенок? Как-то нехорошо получается. Мы с его папой отсыпаемся после бурного вечера на экстази и не менее бурной ночи, а он тихонько сидит на кухне и вырезает картинки из «Hello!». Это неправильно.