Волшебный жезл - страница 13

— Диплом в кармане, спец! Находится здесь на должности ветеринара. А так… чистоплюй, да и выпить любит. Видел, как голенища сверкают? Вот и боится в навозе их выпачкать.

Для жилья мне отвели маленькую комнату в первом этаже барского дома. Устроив там наскоро жену и дочерей, мы с Шабаровым сразу же отправились осматривать хозяйство. Кроме скотного двора и полупустых складов, осматривать, собственно, было нечего. В тесном и сыром помещении скотного двора лежали и стояли около полусотни разномастных низкорослых коров. Вид у животных был самый жалкий: все худющие, ребра торчат, шерсть свалялась, на боках затвердевшая грязь, на ногах и вымени болячки и струпья.

Шабаров, как бы оправдываясь, объяснил:

— Я почти все время провожу в городе: добываю разный инвентарь, утверждаю планы, хлопочу об ассигнованиях, а тут ни глаза хозяйского нет, ни твердой руки.

Скот только что пригнали с пастбища, и доярки готовились к вечерней дойке. Коровы стояли усталые, грязные, вялые.

— Истомились, сердешные, — говорила немолодая доярка, — пастбищ у нас близко нет, вот и гоняют их по лесным чащобам, через кустарник, завалы да пни. Верст двадцать в день исходят. Домой возвращаются, сами видите, какие. Одна вымя поцарапает, другая ногу повредит… — И, поставив возле коровы маленькую скамеечку, она села доить.

Доили коров плохо: торопливо, небрежно, не выдаивая полностью молоко. Доярки сидели возле коров с неповязанными головами, рук перед дойкой не мыли, а подойники лишь ополаскивали в кадке, где вода не менялась дня три.

Одна молодая доярка тянет корову за соски, а сама, отвернувшись, с кем-то разговаривает. Через несколько минут она уже встает и переходит к другой корове.

Я говорю:

— Вернись, девушка!

— А что такое?

— А то, что корову ты, милая, не выдоила.

Взял я из ее рук подойник, присел к корове, стал с коровой ласково разговаривать, а сам в это время рукой поглаживаю вымя — массаж делаю, и, глядишь, опять заструилось молоко.

Девушка посмотрела, как я дою, и говорит:

— Ну, если столько времени с каждой коровой возиться, так весь день надо на скотном дворе торчать.

— А как же, — говорю, — весь день, милая! Да дня еще мало окажется, другой раз и полночи придется прихватить. Тебя как зовут?

— Ульяна Баркова!

— Лицо у тебя, — говорю, — Ульяна, хорошее, доброе, и сердце, наверно, доброе, а животных ты не любишь и не уважаешь. Если бы ты их любила и уважала, то и теплой водичкой помыла бы, и щеткой поскребла, и навоз сама убрала бы, и подстилку помягче постелила бы…

Смотрю, стоит Ульяна вся красная, на меня не смотрит, а в глазах слезы.

— Ты, — говорю, — не обижайся, мало ли для тебя другой работы в совхозе найдется. А вот не знаешь ли ты такую девушку, которая животных по-настоящему любит и уважает? Вот бы мне такую девушку в помощницы!

И тут Ульяна как вспыхнет! Закрыла лицо руками и сквозь слезы:

— А я их не люблю, что ли? Ну и не надо, если не люблю! Только все это неправду вы сказали, я их очень даже люблю!

И она горько-горько заплакала.

В это время другая доярка возилась возле очень крупной, но худой и костлявой рыжеватой коровы, которая ни за что не хотела стоять спокойно: то ногой дернет, то в сторону отойдет.

— Вот какая! — жаловалась доярка. — А еще Послушницей называется. Не послушница, а озорница!

Как раз в это время вошел уже знакомый скотник Петр, который привез меня из Костромы. Услышав жалобы доярки, он сказал:

— Да чего ты с нею нянчишься? Пни ее как следует, чтобы не баловала!

И, проходя мимо, он со всей силой пнул корову ногой.

Я почувствовал, как кровь прихлынула у меня к лицу. Я никогда не мог спокойно смотреть, как люди бьют животных.

— Вот что, — сказал я этому человеку, — больше ты на скотный двор не являйся! А если я тебя еще раз здесь увижу, так сам вытолкаю вот этими руками.

— Ну и латыш! — сказал он. — Лютый.

Я подошел к Послушнице, поглядел на нее и сразу понял, почему она не давала себя доить. Вымя у нее было в крупных ссадинах и, наверно, каждое прикосновение к нему причиняло животному нестерпимую боль. Я велел доярке принести теплой воды, промыл царапины, смазал вазелином. И животное, почувствовав заботу и ласку, терпеливо перенося боль, спокойно стояло, пока я доил ее.