Волшебный жезл - страница 14
Доярка, уже немолодая женщина, была очень смущена тем, что не заметила ссадин. Она старательно выгребла из стойла навоз, постелила свежей соломы, налила чистой воды.
Как бы оправдываясь передо мной, она говорила:
— Вы на нас не обижайтесь, мы с собой хорошего обращения у помещицы никогда не видели, слова доброго не слыхали. Как же вы хотите, чтобы мы за скотом были приучены с лаской ходить?..
До позднего вечера я оставался на скотном дворе, ухаживал за коровами. Вместе со мной осталось и несколько доярок. Попозже явился и Петр. Был он чуть навеселе и пришел извиняться: уверял, что никогда в жизни больше не ударит коровы, и просил, чтобы я оставил его работать.
Желая загладить свою вину, он тут же схватил в руки вилы и с жаром стал сгребать навоз. Но пыла его хватило ненадолго. Минут через десять он куда-то пропал, а потом снова появился уже совсем пьяный.
Только в первом часу ночи я отправился домой. Вся усадьба была погружена во мрак. Лишь в одном окне светилась керосиновая лампа. Это было окно Шабарова.
Я тихонько стукнул в стекло.
Он тревожно поглядел в окно и, рассмотрев в темноте меня, улыбнулся:
— Все с хозяйством знакомился?
Он провел меня в комнату, усадил за стол и молчал, ожидая, чтобы я заговорил о своих впечатлениях первым. Но у меня были слишком скверные впечатления, чтобы начать первым, и он, подождав немного, не выдержал.
— Ну, как, — спросил он, — очень не понравилось?
— Очень.
— А что не понравилось?
— Все, — сказал я. — И люди не нравятся, и скот не нравится.
И я с жаром стал рассказывать про Ульяну Баркову, которая не выдаивает коров до конца и тем самым портит животных. Я рассказывал о доярке, которая даже не заметила, что у Послушницы все вымя в ссадинах, о скотнике Петре, который ударил животное. Я рассказывал о том, что на скотном дворе нет дисциплины, что стадо каждый день вынуждено проходить по 20–30 километров по кочкарникам и пробираться среди кустов и пней.
— Да и какое это стадо! — говорил я. — Разве пять-шесть литров молока в день — это удой? В любом крестьянском хозяйстве корова больше дает!
Шабаров слушал меня внимательно, не перебивая, а когда я кончил, он помолчал минутку и сказал:
— Ни в чем ты, Станислав Иваныч, пока не разобрался, и я с тобой решительно не согласен. Люди у нас отличные. Самые, я тебе скажу, замечательные. Ты знаешь, кто она, эта самая Ульяна Баркова, которая корову не до конца выдоила? Она с десяти лет побиралась, Христа ради под окнами просила. Ей самой было двенадцать лет, а на ее попечении двое младших братьев остались. Она в няньки пошла, чтобы их прокормить. Для нее только при советской власти жизнь и началась. А ты говоришь: такая-сякая… А Александра Волкова, которая царапины у Послушницы не заметила, — она с пятнадцати Лет батрачила на генеральшу Усову. Их двадцать три человека в одной людской жили, на общих нарах спали! Когда у Александры ребенок родился, она его на нарах от хозяйки прятала, иначе хозяйка выгнала бы ее, если бы узнала. А зимой, рассказывала она, в этой людской такая была духота и жарища, что иной раз думалось: не выживет ребенок до утра, задохнется. Вот как до советской власти эти люди жили!.. Ты научи их работать, — они горы своротят, потому что нет у советской власти более преданных людей, чем те, кто сам, на своем горбу, все горести прошлого отведал… И стадо у нас вовсе не плохое. Это только кажется, что плохое. А ты старух расспроси: сколько раньше давала молока эта самая Послушница или Беляна? По целому ушату молока от каждой надаивали. Вот какие это были коровы! А теперь и кормим их плохо, и доим плохо. Так нечего на людей все сваливать!
Правильно он меня отчитал. И стали мы тогда с ним думать, что же делать, чтобы наш совхоз стал давать государству побольше молока, чтобы надаивать от коровы не по 5–6 литров в день, а хотя бы в два или три раза больше. Для нас было ясно, что надо лучше кормить животных, содержать их в лучших условиях и тогда они сразу повысят удои.
— Хорошо было бы, — говорил Шабаров, — купить племенной скот — швицев или альгауссов. Это лучшие породы молочного скота. Они разводились сначала только в Западной Европе. Потом их закупили и завезли в Россию помещики. Особенно хорошо прижился племенной скот в Поволжье. Но пока это мечта. Денег на это у Советского государства нет, и надо обойтись как-то иначе.