Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс - страница 12

— Вам нравится?

Я утвердительно кивнул, хотя, по правде говоря, еще толком не разобрался, нравится мне это или нет. Я слишком привык к неприхотливой гамме моих родных пейзажей: трава и глина. И однако, буйство красок на этих полотнах пробуждало во мне жажду солнца и тепла.

— Если бы я осмелился...

— Так осмельтесь!

— Я бы попросил вас подарить мне какую-нибудь из этих картин.

— Выбирайте... какую захочется.

Я не узнавал себя, да и ответ Мириам показался мне чересчур поспешным, в нем прозвучала слишком явная готовность. Пойманный на слове, я никак не мог решиться. Наконец я приметил картину поменьше, в рамке из простого черного багета.

— Вон ту.

Представьте себе холм, разрезанный по вертикали, как пирог. Вверху, на самом обрыве, — несколько ярко-зеленых деревьев; затем бурая линия земли и, наконец, почти красный отвес скалы. В самом низу — ржавые рельсы, перевернутые вагонетки, металлический хлам. Карьер. Все это вырисовано наскоро, несколько небрежно, что придает полотну неповторимый блеск вдохновения. Держа картину перед собой на вытянутых руках, я обернулся. Из комнаты едва ли не на цыпочках выходила Ронга. Что до Мириам, то она поставила чашку и теперь задумчиво потирала ладони. Она уже не улыбалась.

— Нет, — произнесла она негромко. — Только не эту.

Кровь прихлынула к моим щекам. Я почувствовал себя униженным. У меня едва не вырвалось, что я готов заплатить. Мириам деликатно забрала у меня картину и прислонила ее лицевой стороной к стене.

— Мне давно следовало ее уничтожить, — объяснила она. — Она будит слишком неприятные воспоминания... Вот, держите... Эта гораздо лучше. Мой французский период. Надеюсь, она из удачных.

То был автопортрет. Она сидела в шезлонге, слегка запрокинув голову, выронив на колени книгу. Солнце, пробиваясь сквозь невидимую листву, играло на ней медными бликами. Я растерялся. Этой картине в моем доме явно не место. Тем не менее я поблагодарил Мириам и, дабы скрыть замешательство, напомнил ей, что я тороплюсь: меня ждет трудный день. Я допил кофе. Мы поговорили еще немного о моем ремесле, о его сложностях. Мириам проводила меня до машины, и там я вручил ей лекарства для Ньетэ. Она так небрежно сунула их в карман халата, что я счел нелишним еще раз предостеречь ее: недомоганием гепарда не стоит пренебрегать.

— Ну, раз теперь есть вы... — протянула она.

— Да, но есть и Гуа!

Мы пожали друг другу руки, и я пустился в обратный путь. Гуа! Разумеется, я не мог про него забыть и ехал как только мог быстро: счет шел уже на минуты. Если мне придется остаться на острове, все мои клиенты начнут трезвонить мне домой — нам уже две недели как установили телефон, — и Элиана не на шутку переполошится. По мере удаления от Мириам я в некотором роде вновь обретал самого себя. Нет, я не хочу сказать, что я себя осуждал. Но обычно я с собой не церемонюсь — свойство, как мне кажется, всех робких людей. Разумеется, мне не в чем было себя упрекнуть. По крайней мере, пока. И тем не менее я не мог отрицать, что Мириам сильно на меня подействовала. По ее милости во мне пробудился другой человек: чуждый мне и неприятный. Я скосил глаза на портрет Мириам, лежавший на сиденье. Что делать с этой картиной? Мириам в моем доме. Нет. Это представлялось мне невозможным.

Подъехав к Гуа, я взглянул на часы. Начинался прилив, но ветра не было. В моем распоряжении добрых четверть часа. Я покатил по шоссе, безмерно счастливый от того, что возвращаюсь к себе. Там, впереди, — мой берег и мой дом. Словно подвешенные в глубине перламутрового пространства, виднелись бледные пятна ферм и темные точки скота в загонах. И вот на полдороге, будучи один-одинешенек посреди этого узкого языка земли, который с обеих сторон уже начало поглощать море, я остановился и вышел из машины. На меня обрушилось безмолвие. Безмолвие просторов, населенных дыханием. Я схватил картину. Приблизился к первым плоским волнам, одна за одной безмолвно лизавшим песок, и запустил картину как можно дальше. Пролетев, как бита, она упала ребром, погрузилась в воду, вынырнула и заплясала на волнах, почти сразу же скрывшись из виду. Уверенный, что поступил правомерно и правильно, я поехал дальше, ни разу не обернувшись. Когда я поднимался по ведущему на берег склону, дорогу уже захлестывала вода, но мне не было страшно. Напротив, я радовался, что море смыкается у меня за спиной, стирая мои следы. Я не бывал в лесу Шез. И никогда туда не вернусь.