Восход - страница 11

стр.

Члены Совета рассаживались по своим местам. На боковом столе Тиа заметила стопку коробок и красных знамен: декорации для праздника, посвященного Запуску, который должен был наступить через две недели. Тиа про себя повторила речь: она не могла допустить ни малейшей ошибки, особенно сейчас.

Роуэн, бабушка Тиа и глава Совета, призвала всех к порядку. Секретарь встал, чтобы зачитать перечень вопросов, обсуждавшихся на последней встрече. Хотя Тиа вежливо повернулась в сторону говорящего, она не уловила ни слова. Она так нервничала, что слышала, как шумит кровь в ушах. Хотелось чем-нибудь занять руки: кусок мягкой амбры, который Тиа любила вертеть в пальцах, остался забыт у постели. Её пустая правая ладонь сама собой сжалась в кулак.

Девушка украдкой глянула на Маттиаса, расположившегося в первом ряду на балконе для зрителей. Ему наверняка пришлось потолкаться, чтобы сесть туда. Маттиас понимал, что если Тиа сможет его видеть, ей будет спокойнее. Он сидел, подперев подбородок ладонью, и когда заметил ее взгляд, легонько помахал пальцами.

Тиа не могла помахать ему в ответ: это выглядело бы глупо. Но ей стало легче. Она сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться.

Роуэн знаком пригласила ее встать.

Тиа автоматически улыбнулась, но тут же пожалела об этом. Ей же не вручали награду. Сейчас наверняка Совет следит за каждым ее движением. Она сделала серьезное лицо и зашагала к подиуму.

Такой большой зал тяжело было натопить, и члены Совета все закутались в меха. Роуэн считала, будто холод в зале свидетельствует о том, что они ничем не отличаются от простых жителей Грэйсхоупа и не имеют никаких привилегий. Но Тиа знала, что бабушка себе ни в чем не отказывает. Роуэн дважды в день принимала горячую ванну: одну на Восходе и другую прямо перед ужином, и каждое утро пила крепкий чай, в то время как другим приходилось решать, растягивать ли свой скудный месячный паек или истратить его за пару недель. Тетя Лана вообще пила рисовый отвар, а чай берегла для гостей.

В поисках знакомого лица Тиа обвела глазами зал и заметила Эрика, молодого историка из Двенадцатой линии родословной. Глубоко вздохнув, она начала свою речь.

— В этом зале собираются самые мудрые и образованные люди нашей родной земли. — Она заметила несколько удовлетворенных кивков в свою сторону и продолжила. — И этот зал сам по себе может о многом поведать. — Она указала на изображения поселенцев. — Он служит памятью о том, как много лет назад наши предки решили проследовать за Грейс, выбрав жизнь в мире и равноправии…

Снова кивки.

— …И о том, какие невзгоды им пришлось перенести, о риске, которому они подвергали себя, чтобы построить новый мир. — Тиа посмотрела на красные знамена, символизировавшие кровь, пролитую при бегстве из старого мира.

— Теперь настал наш черед. Число потомков сорока поселенцев достигло шестисот человек. Наши предки праздновали каждое рождение. Теперь же позволено иметь всего двух детей. Нам нужно больше пещер и пространства для посадок растений. Больше места для лечебниц, и больниц, и мастерских. Все их нужно отапливать и освещать. Представьте себе такой Грейсхоуп, в котором рады каждому младенцу, независимо от того, первенец он или четвертый в семье. О таком мире мечтали первые поселенцы. И он ждет нас на другом берегу озера…

Но другой берег находился очень далеко. И попасть туда можно было единственным путем.

— Мы знаем, что из Грейсхоупа не достичь противоположной стороны озера. — Тиа замолчала: ее мать погибла, пытаясь сделать это. — Но мы можем проникнуть туда с поверхности земли.

Все взгляды метнулись к Роуэн, сидевшей позади Тиа. Но девушка продолжила.

— Поселенцы терпели невзгоды ради того, чтобы мы жили в мире. Настала наша очередь рисковать. Позвольте нам расширить границы нашего мира, вместо того чтобы сокращать население. Позвольте…

— Дорогая моя Тиа, — перебила ее бабушка своим сильным, хорошо поставленным голосом. — Пойми, несмотря на твой возраст, члены Совета уважают твое право на голос.

Роуэн смотрела на нее со своего места, сверху вниз. Тиа находилась достаточно близко, чтобы заметить, насколько та раздосадована. Но ее голос источал теплоту и заботу. Казалось, будто она почти хвалит ее.