Восхождение - страница 31

– Приятная компания, – сказал я, не понимая, чего он от меня хочет.

– Да. Юрий Николаевич уволился и теперь вместо него будете вы.

Я слушал, ничего не понимая.

– Гражданская оборона, как военкомат. Мы вас призываем на эту работу. И если вы понадобитесь нам среди ночи, мы вас возьмем и вызовем.

– Зачем?

– Как зачем? А если война? – искренне удивился он. – Вы будете отвечать за общественный порядок. Вместо Юрия Николаевича. Если начнется война, вы несете ответственность.

Мне стоило большого труда не рассмеяться. Я только спросил:

– Надеюсь, вы разрешите мне разделить ответственность хотя бы с теми, кто начнет эту войну?

Но он уже разворачивал передо мной лист ватмана со схемой гражданской обороны.

– Начальник обороны ректор, – он указал на красный квадрат. – Его заместители проректор и я, начальник штаба. Вот это я, – он ткнул пальцем в синий квадрат. – У нас все есть для войны, мы все продумали. Весь институт мы разделили на две части, на левую и правую. Чтобы удобнее было выводить студентов на двор.

– Зачем выводить?

– Как зачем? Чтобы спасти их от атомной бомбардировки.

– А во дворе ее не будет?

Полковник поморщился.

– Как вы не понимаете?.. В институте транспортных средств нет, поэтому мы пойдем пешком.

– Куда?!!

Он с победоносным видом склонил голову набок.

– А это вам пока знать не положено. Знают только ректор и я. Могу только назвать вам область. Пока что вы прочтите вот это и распишитесь, – он протянул мне с десяток машинописных страниц.

Я сделал вид, что прочел их, и тогда он сказал:

– Вот тут распишитесь.

– Но здесь стоит: «Кузнецов Ю. Н.», – сказал я.

– Это неважно… Инициалы легче исправить, чем фамилию.

И тут я, наконец, понял, почему ответственность за войну легла на меня».

Один из моих коллег по кафедре физвоспитания, Вениамин Шорохов, написал потом о моем легкомыслии того времени:

Непостижимо, как он уцелел,

Наш Кузнецов, в период сталинизма,

Уж очень он в суждениях левых смел,

Член партии, противник коммунизма.

И вот ректор приглашает меня и дает полистать папочку, где собраны доносы на меня: на летних практиках вел со студентами антисоветские разговоры, критически отзывался о Владимире Ильиче Ленине, на политзанятиях вместо положенной темы рассказывал студентам о царских орденах и так далее. Подписаны доносы псевдонимами.

– Вы неосторожны, Александр Александрович, к вам, как к писателю, прислушиваются, и то, что вы скажете, быстро распространяется по институту, – зашелестел своим змеиным голосом ректор. – Этим вы ставите меня в затруднительное положение. Я хотел бы быть вашим другом, но тут дело очень серьезно. Преподаватель в вузе ведет антисоветскую агитацию и пропаганду. Я обязан дать ход делу, ведь есть статья Уголовного кодекса о недонесении.

Он сделал паузу и рассматривал меня, как удав кролика. Наверно, я и впрямь выглядел жалко, осознав, что это статья 58-я, десять лет, как минимум. И тогда он прямо предложил: я приношу ему все экземпляры рукописи и обязуюсь повесть без его согласия не издавать, а он кладет эту папку под сукно.

– Но… – начал я, однако он меня перебил, осклабясь:

– Жду вас завтра.

Но я все-таки сказал:

– Значит, мы решаем дело, так сказать, по-джентльменски.

– Да, именно так.

Но я ему не верил. Джентльмены не занимаются шантажом. Так и вышло, рукопись я ему принес, и больше он меня в упор не видел. Секретарша меня к нему не пускала, когда я встречал его в коридоре, он меня не замечал. Я стал плохо спать и пошел посоветоваться с Ремом Викторовичем Хохловым, ректором МГУ. Мы с ним были знакомы по горам. Он сказал, чтобы я втихаря снялся с партучета и уволился.

– А папочка?

– Не беспокойтесь, она ко мне придет.

Вскоре я был зачислен старшим научным сотрудником в Зоомузей МГУ. Но не мог быть совершенно спокойным. И от дедушки ушел и от бабушки, но от серого волка КГБ не так-то просто уйти.

Тут меня вызывает 2-й секретарь Московской писательской организации Виктор Николаевич Ильин. В Союзе писателей всегда было так: 1-й секретарь – известный писатель, 2-й – обязательно кегебешник. Генерал Ильин был хорошим человеком и выручил не одного писателя из беды. Посадил он меня в машину, и мы приехали на квартиру, где никто не жил, но в шкафах стояло много книг.