Восхождение - страница 42
Но мы, тот самый десяток «посвященных», прочитавших рукопись, распечатанную в трех экземплярах женой моего дядюшки С. Б. Казем-Бек, хорошо понимали, что попади она «куда надо», то стала бы настоящей кувальдягой прежде всего для самого автора. Поэтому было решено один экземпляр переправить надежным людям «за бугор» с инструкцией печатать ее только в случае ареста или смерти писателя, второй экземпляр – оставить в распоряжении автора, а третий – передать на хранение мне в качестве резервного варианта со всеми правами и полномочиями при наступлении «страхового» случая.
Ниспровергательная от начала и до конца, «Кувальдяга» являла читателю поистине демонический образ Ленина, во многом складывавшийся из его собственных высказываний и выступлений, тщательно отобранных автором из разных ленинских изданий, в том числе и закрытых для общего пользования. Все то, что давалось полунамеками и угадывалось между строк в «Письмах из Русского музея», «Черных досках», в очерках «Время собирать камни», звучало в «Кувальдяге» в открытую – мощно, убедительно и неотразимо!
Надо бы здесь упомянуть, что годы, в которые «Кувальдяга» задумывалась, обретала материал и собственно плоть, были временем подготовки и проведения «всенародных торжеств» по случаю 50-летия Октября и 100-летия его вождя. Я как-то пошутил:
– А что если посвятить «Кувальдягу» задним числом сразу обеим годовщинам? Не оставили же их без внимания наши «шестидесятники» и воздали же каждой хвалу: кто – поэмой «Братская ГЭС», кто – «Школой в Лонгжюмо», кто – зарифмованным требованием «не кощунствовать и убрать Ленина с денег»…
– А чего там еще специально посвящать, – последовал ответ, – «Кувальдяга» и так посвящена только революции и Ленину!
Много позже, уже в перестроечные годы, когда только ленивый не обрушивался на советскую власть и не клеймил большевиков, из теле– и радиопередач, а также журнальных и газетных публикаций как-то получалось, что благословенную перестройку и гласность всем своим «смелым и бескомпромиссным» творчеством готовили исключительно и только те самые «шестидесятники», а вот Солоухина подавали однобоко – только как ниспровергателя образа Ленина, который, безусловно, не был лишен отдельных недостатков, но все же…
Мы много в то время говорили с Владимиром Алексеевичем на тему крушения коммунизма и активной роли в этом процессе наших горе-либералов.
– Видишь ли, нам с либералами пока по пути, – говорил он. – Это, образно говоря, нечто вроде группового возвращения с какой-нибудь пирушки. Вышли вместе и вместе идем в одном направлении – в сторону стоянки такси. А когда доберемся до нее, то, сев в такси, определенно поедем в совершенно разных направлениях…
– Эх, если бы можно было подговорить таксистов выставить на лобовое стекло табличку «Либералов не обслуживаем», – размечтался я…
На многолюдных митингах той поры В. А. Солоухин часто говорил, что коммунистическую скверну следует изживать на корню, а не на уровне веток и кроны, и поэтому выводить на чистую воду надо прежде всего Ленина и его банду, разрушивших вековые устои самобытной России. И только во вторую очередь можно вести речь о тех, кто сменил их на руководящих постах, тем более, что Отечественная война вынудила сталинскую плеяду ослабить идеологическую узду и хоть частично, но обратиться все же к национальным историческим и духовным ценностям.
И вся доморощенная либеральная нечисть мстила за это русскому писателю сначала потоками клеветы и издевательств в открытой прессе, а потом – излюбленным приемом замалчивания вплоть до полного остракизма. Настолько, что в скорбные дни кончины и похорон великого поборника русского слова и духа суммарное эфирное время, которое отвели его памяти все наши телеканалы вместе взятые, едва ли превышало 1,5–2 минуты!
Я не без гордости вспоминаю, что мы с женой нередко оказывались своеобразным «полигоном» для апробирования новых произведений писателя, становясь первыми читателями еще неопубликованных вещей. Всякий раз, выражая свое восхищение от прочитанного, я подчеркивал, что из его творений первым среди равных считаю «Смех за левым плечом».