Восковые фигуры - страница 21

— Писатель наш, — продолжал Алексей Гаврилович, — а писатель должен быть сытым, если мы хотим, чтобы он нас воспевал и прославлял, а я так денно и нощно о том мечтаю, ищу подходящую кандидатуру… Шучу, шучу! — поспешил добавить, заметив, что Пискунов навострил уши с видом непонимания.

Разговаривая, подошли к шахматному столику. Пискунов видел: партнер его ожидает, не проявляя, впрочем, признаков нетерпения.

— Как пошли? — Тот сказал.

Михаил сосредоточился на мгновенье и продиктовал ответный ход. Продолжал беседу, повернувшись спиной. Незнакомец сделал следующий ход, и Миша снова продиктовал, точно затылком видел. Шахматная дуэль такого рода всегда вызывает повышенный интерес. Пискунов демонстрировал великолепное умение играть вслепую — будто фокусы показывал. К их столику стали стекаться любопытные. Незнакомец думал долго, оцепенел над доской, только пальцы, державшие измятую сигарету, дрожали слегка. Наконец откинулся всем корпусом, глядел на Пискунова неожиданно веселым, хитроватым глазом, стал закуривать, поиграв зажигалкой.

— Как насчет ничьей, мой брильянтовый?

Что за чушь! Пискунов подошел, постоял, потом сел, запустив обе пятерни в волосы и взлохматив; что-то странным образом изменилось и не в его пользу. Перевел взгляд на партнера. И вдруг обнаружил: так вот что его поразило — вместо одного глаза у него был, оказывается, протез, голубая стекляшка! Зато другой, живой, ясно-лазоревого цвета, по-идиотски щурится, подмигивает — то был, наверно, нервный тик, а Пискунову почудилась в этом скрытая издевка. Продолжать игру смысла не имело. Машинально расставлял фигуры для следующей партии. А незнакомец с удовольствием затянулся, выпустил струйку дыма, промолвил:

— Позволю себе спросить, не зовут ли вас Михаилом Андреевичем, если память не изменяет…

— Допустим. А откуда это стало известно? Извините, не представился.

— Да как же! Я ведь вас сразу приметил, как вошел, только глазам не поверил, признаться. Подумал, наваждение какое-то, колдовство.

— Не понимаю…

— Ия тоже. Представьте себе: вы старик, такой же, как я. Нет, конечно, вам это представить трудно по молодости, но попытайтесь. И вот когда-то у вас был, скажем так, хороший знакомый, даже друг, словом, человек близкий. А потом пролетели годы, прошумели над головой жизненные бури, вы успели состариться, и вдруг видите его снова, он перед вами такой же, как был, ничуть не изменившийся. Я, признаться, даже остолбенел, не знал, чем объяснить феномен сей. И тут вы подходите. Спросил насчет имени-отчества на всякий случай. А вдруг? Хотя понимаю: невозможно, немыслимо, ведь целая жизнь прошла. Да и нет того человека… А теперь еще и фамилия! Пискунов, не так ли, не ослышался? Удивительно! Позвольте представиться и мне. Афанасий Петрович! Душевно рад. — Он протянул ладошку, как бы в виде награды за что-то. Обменялись рукопожатием. — Однофамильца вашего знавал этак лет тридцать тому. Пробудили кое-что в памяти видом своим. И сладостно, и горько!

— Очень редкая фамилия, забыть никак невозможно! — подхватил Алексей Гаврилович, неизвестно откуда вдруг возникший. — Есть в ней, есть этакое… — И пощелкал пальцами, ища подходящее определение.

— Да. Такой же высокий, большелобый, — продолжал Афанасий Петрович. — Шутник большой. Рассказывать начнет — только слушай. Не занимать талантов. Вернее всего, дальний родственник, так могу себе объяснить. Очень точная копия, игра природы. А сами ничего такого не помните?

— Семейная хроника не располагает данными. — Пискунов пожал плечами: откуда ему знать, что было тридцать лет назад, если его родословная исчезла, похоже, навсегда. Покосился на Алексея Гавриловича — как он реагирует на весь этот аб^>СУРД — ив ужасе отшатнулся: на стуле рядом с ним сидел мертвец с неподвижными, остекленевшими глазами; кукольное лицо его, аккуратно причесанное, напомаженное, сдобренное кремами и еще Бог знает чем, приобрело землистый оттенок, и этот Цвет близкого тлена не могла скрыть никакая парфюмерия. Рука, лежавшая на спинке стула, была прозрачно-восковой и просвечивала. Даже в пот бросило от такой жуткой картины. В следующую секунду Афанасий Петрович, однако, громко всхрапнул и из неживого состояния вышел. Хохотнул, подхватывая на лету мысль, начало которой проспал: