Восьмая тайна моря - страница 5

— Верно, — задумчиво промолвил полковник. — И все-таки медленно действуете, лейтенант.

В душе Андрея росло чувство неприязни к Щербакову. Каким тоном произнес он эти слова: «Хорошая девушка». Повинуясь внезапному порыву, он сказал дерзко:

— Арестовать его — и дело пойдет быстрее.

Еремин круто остановился и в упор взглянул на Андрея.

— Арестовать? Вы опять за свое, лейтенант. А дальше что?

Суровягин опустил голову. Еремин начал снова вышагивать по кабинету.

— Есть хорошая русская пословица — семь раз отмерь, один раз отрежь. Пригодна в каждом деле, лейтенант, а в нашем особенно. Арестовывая человека, мы решаем его судьбу. А она нам небезразлична. За точность не ручаюсь, но, кажется, Маркс говорил, что человек — это живая ткань в организме государства. И, изолируя его от общества, государство тем самым вырезает из своего тела кусок живого мяса. Когда чекист забывает или не хочет придерживаться этой истины — он уже не чекист…

Еремин сел за стол. Оба долго молчали.

«Все равно я буду чекистом», — упрямо подумал Суровягин и поднял глаза на полковника.

— Да, вы будете чекистом, — сказал Еремин, как бы догадываясь о мыслях Суровягина. — Но всегда, прежде чем принять какое-нибудь решение, хорошо все обдумайте. И больше воображения! Впрочем, воображения у вас хватает, лейтенант, — понимающе засмеялся полковник, многозначительно взглянув на Андрея. — Не поддавайтесь первому чувству, личным мотивам, лейтенант, — голос его посуровел. — Страшно, когда человек, облеченный доверием государства, злоупотребляет или неправильно пользуется этим доверием.

Андрей густо покраслел.

— Я не о вас, Андрей Петрович, — смягчился полковник. Но помнить об этом всегда следует. Он помолчал, склонился над бумагами.

— Вернемся к делу о каланщиках. В заповеднике работала комиссия. Дождемся, что она скажет. Значит, Щербаков захаживает в ресторан. В месяц получает триста — триста пятьдесят рублей. Немалые деньги. Круг знакомств?

— Учился с Панной Лобачевой на первом курсе университета. Она и сейчас встречается с ним… Часто бывает у Анны Рутковской.

— Вот как? — нахмурился Еремин. — Рутковская, Рутковская, — повторил он несколько раз, стараясь, видимо, что-то припомнить. — Конечно, она. Это у нее, кажется, устраиваются вечера рок-н-ролла и твиста? Наведите справки. Когда и откуда приехала в город… Да, а что говорят в порту о Щербакове?

— Отличная характеристика, — ответил Суровягин. — Новатор, занесен на Доску почета…

— Так, — сказал Еремин. — Рабочий парень — и Рутковская. Это мне не нравится, лейтенант…

Суровягин закрыл серую папку, поднялся из-за стола и закурил.

Настольные часы показывали без двадцати одиннадцать. Ровно в одиннадцать оперативное совещание у полковника Еремина. Суровягин покосился на папку. Никаких новых материалов пока в ней нет.

«Займемся Рутковской», — подумал он и стал собираться на совещание.

Оно уже заканчивалось, когда в дверь кабинета постучали.

— Вам, товарищ полковник. — Дежурный передал Еремину телеграмму.

Еремин распечатал и быстро прочитал ее.

— Кандыба нашелся! — спокойно сказал он. — Вам, лейтенант, придется побывать на траулере «Орел». Он недалеко промышляет сельдь. Полетите на вертолете. В ОБХСС есть фотографии фарцовщиков, менял и спекулянтов. По этим фотографиям Кандыба должен признать человека, продавшего ему шкуру.

— Понял, — ответил Суровягин, — когда будет готов вертолет?

Максим Парыгин в училище вернулся поздно. Быстро поужинав, он поспешил в казарму, чтобы рассказать товарищам о новом чудесном акваланге. Да, да, именно о чудесном! Новый акваланг добывал воздух для дыхания прямо из морской воды. Не надо таскать за спиной громоздкие баллоны. Не надо тревожиться, не иссяк ли запас воздуха и не пора ли подниматься на поверхность. Плавай, плавай, сколько душе угодно!

Парыгин шел по коридору, гулко стуча каблуками. Дневальный с сине-белой повязкой на руке и с блестящей боцманской дудкой, зацепленной крючком за вырез форменного воротника, лихо откозырнул и широко улыбнулся:

— Ну, как, товарищ лейтенант?

— Великолепно! Чувствуешь себя как рыба в воде. — Парыгин сунул руки в карманы. — Нырнул первый раз — все на часы посматривал. Живет в нас еще эдакий бес недоверия к новому. Плаваю тридцать минут, сорок, пятьдесят… Дышу, как бог. Воздуха, как воды в океане. Глотай и плавай… Поднимаюсь на поверхность. Солнце. Небо бездонное, синее…