Воспитательные часы - страница 41

— Я оплачу это. — Ретт качает головой, протестующе толкая деньги обратно ко мне.

Я оплачу это.

Грудь раздувается.

Он такой вежливый.

— Ретт, ты только что снял с кредитной карточки четыреста долларов. Тебе не нужно платить за пиццу, — слабо возражаю я.

Что-то в том, как он сжал челюсти, заставляет меня колебаться.

Он качает головой.

— Все будет хорошо, мои родители поймут причины.

— Когда ты им скажешь?

— Я планирую сделать это после победы в Пенне. Они посмотрят матч по телевизору, а потом я позвоню, пока мой старик будет в восторге от моей победы.

Я возвращаю деньги в карман. Встаю. Натягиваю жакет.

Ретт ждет у двери, придерживая ее для меня, как джентльмен, чтобы я могла выйти в темную ночь. Первый квартал мы идем молча, пока ломаю голову, что бы такое сказать, и чем дальше мы уходим в темноту, тем сильнее ощущаю тепло его тела.

— Извини, что тебе сегодня надо на пробежку.

— Не волнуйся, я к этому привык.

— Хочешь, пойду с тобой?

Он останавливается, как вкопанный.

— Ты бегаешь?

Я благодарна тусклым уличным фонарям, когда мое лицо нагревается.

— Ну… нет.

— О. — Ретт снова идет, засунув руки в карманы. — Я сохраняю быстрый темп, который, возможно, убьет тебя. — Он бросает на меня косой взгляд. — Ты занимаешься спортом?

— Занималась. Я играла здесь в волейбол на первом и втором курсе.

— Почему ты бросила?

Пожав плечами, пинаю землю под ногами.

— Я не хочу называть это бросанием — скорее назвала это перегоранием. У меня не было жизни, и мне это надоело. Кроме того, драма от моих товарищей по команде и практика нон-стоп была изнурительной. Так что однажды я просто…

Отваживаюсь взглянуть в его сторону, гадая, увижу ли разочарование на его лице.

Спортсмены обычно не отождествляют себя с неудачниками, и если быть честной, я попадаю в эту категорию.

— Что сказали твои родители? — спрашивает он в ночи.

— Они вздохнули с облегчением. Думаю, им надоело получать от меня плачущие звонки каждую неделю. К тому же я была статистом, а не стипендиатом, так что обучение не было бесплатным. Мои оценки страдали, и я не могу позволить себе быть здесь пять лет.

В отличие от Ретта, которого обхаживал и вербовал не один, а несколько высших учебных заведений. Интересно, насколько он хорош на самом деле; делаю мысленную пометку погуглить его статистику, когда приду домой.

Мы проходим оставшиеся три квартала, несколько раз касаясь друг друга в темноте, и ни один из нас не решается отойти в сторону.

Подходим к его джипу.

— Подвезти домой? — Его низкий голос грохочет в ночи.

Я бросаю быстрый взгляд на свой внедорожник, припаркованный тремя рядами ниже. Сжимаю губы.

— Конечно. Это было бы здорово.

Ретт нажимает на брелок, отпирая двери. Открывает пассажирскую дверцу и придерживает ее.

— Запрыгивай.

Я вся таю от его галантности, задеваю его, когда прохожу мимо, чтобы забраться внутрь, и со вздохом устраиваюсь в кабине его джипа. Положив рюкзак на колени, с любопытством оглядываюсь, пока он обегает вокруг.

Он машет кому-то, кто идет по тротуару из библиотеки. Бросает им улыбку.

Рывком открывает дверь и лезет наверх.

— Куда мы направляемся?

— Я живу в трех кварталах отсюда, недалеко от Кинси. Знаешь, где это?

— Хм, — говорит он, разворачивая джип. — Там я и живу.

— На Кинси?

— Да.

— Формально я живу на перекрестке, Макклинток, но Кинси все знают, поэтому я просто говорю это.

— Понял.

Я изучаю его профиль, горбинку на носу. Сильную челюсть. Щетину на шее и подбородке. Отражение в зеркале заднего вида, как маска, закрывает все, кроме его темно-карих глаз.

Удивительно, кабина джипа пахнет чисто, но по-мужски. Мускусный запах, как одеколон, а не как старые спортивные носки.

Меня так и подмывает подвинуться поближе, чтобы втянуть в себя его запах, но передумываю, потому что, Господи, я, должно быть, схожу с ума. Он не может мне нравиться.

Или может?

Черт, а если так?

До моей улицы жалкие три минуты, светящиеся окна нашего маленького арендованного дома — маленький маяк в конце дороги, ветхий, но причудливый.

— Вон тот. — Я показываю на крошечный белый домик на углу, тот, с ветхим сайдингом и сломанной сетчатой дверью. Наш домовладелец не стрижет траву и не чинит разбитое окно над кухонной раковиной, но в темноте ничего не видно.