Воспоминания - страница 47

. Они повели жестокую борьбу с «аполитизмом» в искусстве, с «формалистическими группировками» и под давлением демагогических яростных обстрелов художники других группировок волей-неволей стали примыкать к этой группе. Но в ближайшие годы выяснилась неестественность слияния и пребывания в группе АХРР, в которой я был выбран в члены правления со скульптором Б. Д. Королевым, еще до революции и в начале революции сдружившимся с группой «Бубнового валета» и работавшим под влиянием Бурделя, Майоля и более левых французских скульпторов. Обладая большим талантом, Королев очень заметно рос, и главным образом уже в период революции. В период пребывания в АХРРе мы с Королевым довольно усиленно отстаивали позиции художников «Бубнового валета» и примыкающих к нему вплоть до выхода из АХРР. После выхода мы организовали группу живописцев-реалистов, оздоровившихся от увлечения идеями левых художников, под названием ОМХ (Общество московских художников)^>[188], работали до 1932 года, до постановления партии от 23 апреля 1932 года о ликвидации РАПХа^>[189] и всех группировок, расплодившихся к тому времени в изобильном количестве.

В бытность свою в АХРРе мне пришлось участвовать на выставке АХРР 1926 года работами, в которых я поставил задачу решительным образом отказаться от всех хвостов ранних увлечений и дал ряд вещей, из них «Сбор яблок» и несколько пейзажей^>[190] были отмечены как желательный поворот к подлинному реалистически понятному пути, от которого впоследствии пришлось отойти, как от некого перегиба, недостойного положительных качеств в любой области, начиная от политики и кончая наукой и искусством. В это время мне также довелось участвовать в выставке «10-летия Советской власти»^>[191], где я участвовал громадным коллективным портретом деятелей искусства во главе с А. В. Луначарским^>[192]. На нем были изображены в позах большой коллективной фотографии все главные представители театра, музыканты, художники, искусствоведы и пр. Судьба этой вещи любопытна тем, что вначале она была задумана в красках, но в ходе работы ее страшно захотелось оставить в черном рисунке, смачно прорисованном углем лишь на слегка подкрашенном фоне. Вещь эта была написана по заказу Главискусства, но где она теперь, бог ее ведает. Говорят, что она находилась в складах Исторического музея, разорвавшаяся в середине, так как холст был сшит.

В начале Февральской революции был организован митинг художников в цирке, куда собралось до 3000 человек, причастных к искусству^>[193]. Председателем был Коровин К. А.^>[194] На этом митинге выступали многие художники с красными петлицами, которые старались показать свою революционность и радость по поводу свержения самодержавия. Только и слышно было из речей ораторов, что он-де там-то проявлял свою революционность, что он тогда-то еще работал в этой или иной партии. Я тоже выступал. Я говорил против самовосхваления и самодовольства в искусстве в духе Игоря Северянина (тогда бывшего в «большой моде»: «Я гений Игорь Северянин, своей победой упоен» и т. д.). Я говорил, что довольно упиваться победой, надо работать. Меня много раз прерывали аплодисментами, зная, как я и все новаторы подвергались гонению и непризнанию <…> мещан.

Все время Февральской революции проходило в собраниях и митингах, и чувствовалось, что чем дальше эта говорильня идет, тем больше путаницы происходит.

Война не прекращалась, и вождь идеи «до победного конца» Керенский собирал все силы страны для продолжения войны. Дело дошло и до меня. Я уже готовился идти на фронт, как вдруг однажды ко мне приезжает И. И. Машков. Я жил тогда под Москвой в Новом Иерусалиме. Илья Иванович имел обыкновение приезжать рано утром, садиться на лавочку под окнами нашей комнаты и подвывать дурашливые песенки, помесь частушек с «святися, святися, пирог испекися», и так до тех пор, пока я не выходил к нему.

На этот раз И. И. довел меня до отчаяния, не прекращая <…>, в это время постепенно вынимая из бокового кармана бумагу, как мне казалось, что-нибудь по поводу общества или профсоюза. Наконец, постепенно отворачивая с угла, читает фамилии и доходит до моей. Оказывается, Керенский издал циркуляр